Она с готовностью закивала и
посмотрела на меня с неясной надеждой.
– Слушай… – я подвигал головой,
разгоняя застоявшееся в загривке напряжение, и спросил: – А зачем?
Почему?
Кузя со свистом втянула воздух, в
полумраке блеснули ровные белые зубы:
– Да он капитаном! На судне! Плавал!
– она беззвучно притопнула ножкой, и глаза ее зло сверкнули: –
Уууу… Фальшивка! Придушила бы!
Я с трудом придавил невольную
улыбку:
– А ты-то откуда разбираешься?
– Да я на руках у флотских выросла! А
этот! – звонко воскликнула Наташа и перешла на сдавленное шипение:
– Фальшивка! И козел! Он… – тут она куснула нижнюю губу и
замолчала.
– Да? – переспросил я, невольно
расправляя плечи.
– Неважно, – торопливо отмахнулась
Кузя.
– А все же? – мне чудом удалось
сохранить ровный голос, но кулаки в карманах разжались с
трудом.
– Неважно, – повторила Кузя, – я же
не из-за себя сделала, я-то что... Рыжую жалко, она хорошая.
– Мэри, значит, пожалела… – набычился
я, опять заводясь. – А тебя кто пожалеет, если вскроется?
Она посмотрела на меня с неожиданным
превосходством, потом победно тряхнула моей майкой:
– А вот для этого есть ты.
Я открыл рот. Закрыл. Глубоко
вдохнул, припоминая, зачем я вообще здесь нахожусь, и как это
хорошо, что мне есть для чего жить. На меня снизошло спокойствие, и
я сказал:
– Нет. Извини, но нет. В следующий
раз я и пальцем не шевельну, чтобы спасти твою задницу.
Из темноты выметнулась Фроська.
Приблизилась ко мне по дуге, взбудоражено пофыркивая, обнюхала
сапоги и скачками унеслась прочь. Мы проводили ее взглядами.
– Почему? – голос у Кузи упал почти
до шепота. – Я же не для себя… Ты сам мне говорил о поступках,
помнишь?!
Тут я словно наяву почувствовал, как
клацнул, смыкаясь, тугой зубастый капкан. Ну вот и что ей теперь
говорить?!
– Пф-ф-ф… – звучно выдохнул я. – Ты,
Наташа, горячее-то с соленым не путай. Я говорил совсем о другом.
Поступок подразумевает готовность принять все его последствия. А у
тебя получился удар исподтишка, – она дернулась что-то возразить,
но я провел между нами рукой, пресекая, – пусть даже и нанесенный
из чувства попранной справедливости.
– Удары исподтишка – это поступки
женщин, – Кузя передернула плечиками. – Ты же не хочешь, чтобы мы
падали на амбразуры?
– Не хочу, – подтвердил я после
короткого молчания и задумчиво посмотрел на нее.