Збигнев нетерпеливо кивнул, прерывая,
и открыл папку:
– Хорошо, Мадлена, я посмотрю.
– Три последних листа, – уточнила она
и обозначила пухлым мизинцем легкий указующий жест.
– Обязательно.
Ее губы натянулись на зубы –
вероятно, она считала это улыбкой. Бжезинский торопливо уткнулся в
первый попавшийся документ, и помощница, наконец, удалилась.
«Отослать назад к Маски?» – уже не в
первый раз за весну пришла к нему эта мысль. – «Раздражает, причем
– серьезно, как воспалившаяся заусеница».
Неприятие вызывало и манеры, и облик
стервозной, страшноватой дамы Корбеловой. Судя по сплетням, что
притаскивала из политэмигрантских кругов жена, эта бабища сейчас
благополучно «догрызала» своего мужа – внук газетного магната
посмел не оправдать ее надежд.
Сегодня идея спихнуть Мадлену обратно
в бюджетный комитет Сената показалась Бжезинскому особо
привлекательной.
«Решено: если ничего важного не
написала, то отправлю назад, перекладывать бумажки».
Он решил не откладывать, сразу
вытащил последние листы и вчитался.
– Хм… – чуть скрипнуло, принимая его
спину, массивное кожаное кресло. Збиг закинул ладони за затылок и
уставился в окно.
Через неширокую дорогу, на крыше
Западного крыла Белого Дома деловито копошились рабочие. Совсем
рядом – можно даже различить брызги белой краски на темно-синих
комбинезонах. Чуть дальше, за западной колоннадой, сквозь
приоткрытое в парадную столовую окно были видны суетящиеся перед
приемом официанты. Резвился по кронам теплый ветер, и рвались с
флагштоков на север звездно-полосатые полотнища – над Белым Домом,
Федеральным судом, банком Америки, Казначейством…
Самый центр мира – как сцена для
симфонического оркестра власти, в котором он – эмигрант с неизжитым
славянским акцентом, играет не последнюю скрипку. Да-ле-ко не
последнюю!
Он довольно ухмыльнулся,
отворачиваясь. Закинул ногу на ногу, поддернул идеально наглаженную
штанину и перечитал текст.
«Нет», – подумал с легким сожалением,
– «остается. Умна и не чистоплюйка. Других на кровь натаскивать
надо, а эта – сама готова в горло вцепиться. Из наших, из тех, для
кого «Carthaginem esse delendam» – не далекая история, а самое что
ни на есть настоящее. Так что… Пусть остается. Буду терпеть. Такие
– нужны».
Збиг бросил взгляд на новенькие
«Голден эллипс» от Патек Филипп. Последний и крайне недешевый писк
моды неплохо смотрелся на его запястье: пронзительно-синий
циферблат идеальных пропорций, золотой браслет миланского плетения.
И запонки в том же стиле в комплекте… Он поддернул манжеты,
полюбовался совершенством композиции, а затем обратил внимание на
стрелки: до назначенного Самуэлю Хантингтону времени оставалось
пятнадцать минут – можно было успеть погрузиться в творение
очередного аналитика.