Взгляд Збига быстро заскользил по
строчкам – свежих идей в тексте было не густо. Красный карандаш
лишь изредка касался бумаги, отчеркивая жирными штрихами на полях
не столько оригинальное, сколько созвучное тем тревогам, что все
чаще посещали секретаря Совета национальной безопасности США.
«В последние месяцы, а с учетом
необходимого периода подготовки – уже более года, в СССР
наблюдается активность, заметно выходящая за рамки консервативных
аналитических оценок. Без каких-то видимых причин и поводов заметно
вырос поток событий и темп работы советских структур, отвечающих за
внешнеполитическую и специальную деятельность».
Бжезинский отчеркнул весь абзац и
озабоченно прикусил кончик карандаша – дурная детская привычка, от
которой так сложно отучиться. Иногда он забывал вовремя припрятать
такой карандаш в стол, и тогда очередной посетитель-сноб из тех,
кто любит поблажить про предков с «Мейфлауэр» и «греческие
общества», чуть заметно морщился, заприметив. И вскипала кровь, и
хотелось дать в рыло... Но потом Збигнев вспоминал, кто тут хозяин
кабинета, а кто посетитель, и приходилось сдерживаться, чтобы не
рассмеяться в лощеную харю.
Он всерьез задумался: да, его
обостренное чувство естественности хода событий уже несколько
месяцев «позванивало», сигнализируя о неопределенной угрозе – тут
аналитик прав, но вот выделить проблему, осознать ее суть, уровень
опасности, а тем более оценить направление и перспективы работы с
ней было пока невозможно. Не хватало элементов в этом паззле, да и
не факт, что их вообще было достаточно в поле зрения.
«Может быть, в этой схватке бульдогов
под кремлевским ковром прибыло участников? Но почему они невидимы
для наших «друзей» в Москве?» – Бжезинский хмыкнул с сомнением и
продолжил чтение:
«При этом не наблюдается,
за исключением давно объявленных масштабных учений в западных
округах, признаков подготовки к каким-либо значимым военным
событиям, традиционно имеющим для СССР особо высокий статус в
системе оценки ситуации и принятия решений».
«Да», – он опять крутанул кресло и
незряче уставился в оконный проем, – «либо советские маршалы не
сказали еще свое слово, либо их вообще не вовлекают. Может быть,
конечно, что их время еще не пришло, но, скорее, как сколько-нибудь
заметная политическая сила они начнут себя проявлять нескоро,
особенно после того окорота, который дало Политбюро даже абсолютно
лояльному и неплохо работавшему Андрею Гречко».