Сейчас же перед ней был тощий мужчина в шрамах весом не больше
пятидесяти. Немного дёрганный, суетной. От прошлого красавчика
осталась лишь тень. Не изменились лишь глаза. Все те же были лишь
глаза цвета неба. Но если раньше они блестели и соблазняли. То
сейчас грустили и скучали.
Что же они там видели?
Володя шмыгнул носом, прекрасно понимая, что не сможет съесть
даже свою старую порцию на тарелке. В лучшем случае получится
попробовать всего по ложке-вилке. А стал уже заставлен салатами и
горячим, основными блюдами и винами с их винного погребка, в
который тоже никто давно не заглядывал.
Взяв кусочек сыра, Володя посмотрел на свои дрожащие пальцы.
Простейшая работа, которую доверил ему молодой сантехник, отняла
все силы. Это значило, что тело изношено, на пределе. Может, не зря
начальство настаивало на реабилитации и пыталось уложить в
санаторий на месяц-другой? Может, зря он рванул сразу домой, не
дожидаясь вердиктов контрразведки и рекомендаций психологов и
командиров.
Боец из него в ближайшее время никакой. Встать в строй с ходу не
получится. Начальство это понимало и пошло навстречу – отпустили
почти сразу. В Москве не затеряется. А как немного в себя придёт –
на учёт встанет.
Но не сегодня. Сегодня так приятно слушать тишину за столом.
Нет, люди по- прежнему говорят. Но нет взрывов и криков, стрельбы и
проклятий. Поэтому здесь именно – тишина. А всё остальное –
фон.
Но он – лечит.
Осознав, что вернуть былую форму мгновенно не получится, Володя
сходил за гитарой и вернулся к столу. По шестиструнной соскучился
ничуть не меньше, чем по женскому телу и домашнему теплу.
Но вот дела – тела пока не хочется, в себя бы прийти после того
рывка, когда в ночи бежал по минному полю и бог отвёл, а чёрт не
выдал. А тепло дому вернул случайный парень, который тоже мог
сидеть рядом в окопе или делить пайку хлеба в плену, повторяя
проклятое «паляница» ровно так, как им надо. И всё равно
неправильно. Потому что – русский, потому что – кацап.
Но не сидел и не делил. Ведь кто-то должен делать работу и дома,
чтобы тепло было и женщины не сатанели от тоски в душе и не маялись
телом.
– Боря, а ты женат? – спросил Володя, настраивая струны.
Его убеждали поесть, но он мог теперь только пить. Потому коньяк
отодвинули подальше, налили сока. Что ещё из тех, из старых, из
настоящих, а не выжимка из шмыха и пыли, разбавленная водой и
кислотой по вкусу.