— Почему вы улыбаетесь? — нахмурился Мэйн. — Разве это
хорошо?
— Мир многообразен и прекрасен в этом. Он не белый и не чёрный,
он пестрит оттенками. Пытаться ограничить его надуманными
условностями глупо.
— Я вас не понимаю.
— Мэйн, я лишь пытаюсь донести до тебя, что ты по своему
прекрасен. Ты не такой как другие, ты вне рамок условностей. Это
мне в тебе и нравится. Даже Этриан свободен, он такой, каким хочет
быть. А вот я… Зажат в рамках и беспомощен. Странно такое слышать
от принца, верно?
— Вы не беспомощны. Я же не свободный… эльф.
— Почему ты запнулся на последнем слове? Не считаешь себя
полноценным эльфом?
— Можно и так сказать, — ответил он тоном потише. — Мне никогда
не вписаться в общество. Да это и не нужно, если задуматься.
— Ох, если бы… — я сделал паузу и развёл руки в стороны. — К
сожалению, мы существа социальные. Общение нужно всем, как и
друзья, семья. Жаль, что они не всегда соответствуют желаниям. Но я
хочу верить, что это и многое другое можно исправить. Ведь со мной
уже однажды произошло нечто невообразимое, а значит, возможно почти
всё.
— Хотелось бы верить в подобное, но жизнь не спрашивает наших
желаний.
— А во что верить, если не в это? А, Мэйн?
— Не знаю. Почему нельзя просто жить?
— По твоему, тогда это будет действительно жизнь? — сделал я
акцент на последнем слове. — Мы живём лишь раз, ты хочешь в
старости сожалеть?
Из-за магии лечения у эльфов не было такого понятия, как «на
смертном одре», зато имелась «сожалеющая старость». Предполагалось,
что в старшем возрасте все становились счастливыми в окружении
потомком и делились байками о прошлом с улыбкой на лице. Такая вот
общепринятая концепция.
— А у чужого инструмента разве может быть счастливая старость? —
хмыкнул Мэйн.
— Если тебе нравится быть инструментом в достижении чужих целей,
а не своих собственных, то мне нечего сказать.
— Мир не так прост, — возразил парень. — Всё же, вы юны, ваше
высочество. Не всё зависит от наших желаний.
— О, поверь, я это прекрасно понимаю! — рассмеялся я. — У меня
нет прав, по сути. Как у несовершеннолетнего и как у принца,
имеющего обязательства по факту рождения. Мне даже собственный отец
верить не хочет, больше доверяя Ларгосу. Скажи, я прежде врал?
Парень растерялся.
— Говорю же, я лишь слуга вашего брата, — пожал он плечами. —
Единственное, что могу сказать, не припомню ни одного инцидента по
поводу обмана с вашей стороны. Вы всегда были добры и никого не
подставляли, слуг не обижали. Кстати…