Моя личина была готова.
На восьмой день ранним-ранним утром с лесного проселка на
широкую дорогу с хорошо утрамбованным гравием выехал блестящий
золотистый мобиль. У Лавронсо была только одна задача — не уснуть.
Все же дварф, управляющий мобилем с закрытыми глазами, выглядит
странно. Стараясь не дергаться телом, я передвигала рычаги. Первые
часы лицо дварфо застыло в напряжении — еще живы были воспоминания,
как его собственной волей дорога летела под колеса. Но потом оно
привыкло и принялось вспоминать детство в Синих горах.
С помощью средств из артистических принадлежностей эльфа, мы
перекрасили артефактора в масть потемнее. Бейлир снова стал
Берлиэлью. Хитра осталась Хитом, ее рыжину тоже подкрасили в менее
заметный цвет. Кривясь и куксясь, Секирд переоделась в мое старое
платье и подоткнула подол, чтоб не мешал. Орчанки часто стриглись
коротко, поэтому, как юная орчанка, она не вызывала подозрений.
Артефактор от этого "театра" стал уныл и задумчив. Кажется, он
снова проклинал тот день, когда решился на поездку.
Один раз нас остановили стражи. Я повернула кресло лицом внутрь,
чтобы спинкой загородить второй набор рычагов, и вопреки ожиданиям
друзей подала документ. Бегло глянув на меня офицер чуть изменился
в лице, но все же прочитал бумагу, рассмотрел ее на свет с разных
сторон, повертел, чтоб блики играли на печати, разве что на зуб не
попробовал. Все еще удерживая лист в руках он спросил:
— И чем вы занимаетесь, госпожа...
— Преподаю! — взвизгнула я, прежде чем он успел назвать фамилию.
— Преподаю у вздорных девиц в пансионе!
Страж поежился, торопливо вернул мне бумагу, и я перевела дух.
Документ, который я предъявила, был самым настоящим, тем, что мне
выдали в восемнадцать лет, но здесь пара чужих ушей, и называть
вслух имя не хотелось. Офицер, безусловно, подсчитал мой возраст и
забеспокоился, но когда я назвала занятие, отнес седину на счет
вредной работы.
"Эльфийка" облила стража презрительным взглядом и громким
глубоким контральто назвала имя. Тот не решился задавать ей
вопросы. По счастью, имя артефактора ничем не запятнано, как и имя
Секирд, и Лавронсо. От селянского мальчика никто бумаг и не
ждал.
* * *
Мы по-прежнему останавливались на ночь у леса, а лучше — в лесу,
в крайнем случае около перелесков, так, чтобы утреннее солнце нас
не задевало и не заставляло золотистую Стрекозу привлекать
внимание, сияя на всю округу.