— С добрым утром. Ты ведь не орк.
— Орк, — понуро ответил Секирд. — А еще эльф. Наполовину.
— И тебе не тринадцать.
— Мне двадцать шесть.
— И ты не мужчина.
Казалось, Секирд сейчас расплачется.
— Зовут тебя как? И зачем скрываешься?
Я подошла к девушке и обняла ее за плечи. Она глянула на меня
исподлобья и вывернулась из объятий.
— Да не скрываюсь я! Секирд и зовут. Это общее имя, и так, и так
можно. Думаешь, это просто, жить вот такой? — Она ткнула в себя
пальцем.
Для девушки она и правда была слишком угловатой, с крупными
чертами лица, с костями орка, с невыразительными мягкостями
эльфиек, которые на прочном скелете смотрелись... никак не
смотрелись. Впрочем, сейчас сложно было судить. Секирд носила
мешковатые штаны и бесформенную селянскую рубаху, приправив сверху
жилетом под пояс.
— В Вавлионде всякие живут, — глубокомысленно заметила я.
Девушка фыркнула.
— Всякие хотя бы знают, кто они. А я? Орки засмеют, эльфы
прирежут, чтоб не позорила род.
— Не нагоняй страхов. Слушай, а как вообще получилось?.. — Я не
смогла оформить слова в вопрос, но Секирд меня поняла. — Я ни разу
про таких полукровок не слышала.
— Еще б. Эльфийка от орка родить не может, ее ж разорвет, потому
и не приживается семя. А наоборот... Ты представить можешь, чтоб
эльф с орчихой? Вот и никто не может. Это только моя мамаша на спор
с подругами затащила пьяного эльфа в комнату. Тот после четвертой
кружки похвалялся, что от него любая понести может, вот мать его и
взяла на слабо. От нее тогда муж ушел, она и села в таверне горе
заливать. Эльф наутро проспался, чуть не повесился, еле успокоили.
Уехал и поклялся больше в Вавлионд ни ногой. И вот она я.
— Неужели мать тебя выгнала?
— Нет, что ты, я сама ушла. Мать всем врала, что я хилая, потому
что болела в детстве, но все равно косо смотрели. Это человеческую
кровь оркская бьет, полукровки от человеков сильными родятся,
только на физиономию красивей и кожей светлей. Два старших у матери
от орка, два младших от человека, все сильные. А я вот… И что
обидно, у меня от эльфов только худоба, ну и вижу получше, почти
как эльфы. Мать меня растила как прочих, не обижала, но шепоток все
равно по кварталу пошел. Я ушла, когда мне тринадцать было.
Прибилась к бродячему цирку. Там таких уродов...
— Не вздумай!
— Ай... — махнула она рукой. — На скрипке у них чуть-чуть
выучилась. Потом цирк распался, и я сама по себе жила. С Лавронсо
встретились, влипли в историю, теперь бежим вместе.