Одного не знал визирь: талант принцессы вовсе не был направлен
внутрь ее самой. Он просто ломал любые начинания рядом с хозяйкой —
и покуда она была одна, все было в точности так, как думали
посвященные в тайну... Но когда рядом стало так много людей,
которые всеми силами хотели, чтобы их царство процветало в мире и
спокойствии... истово хотели просто сыто и счастливо жить... как
вдруг пришли люди с севера, лихие и горячие, и ныне вместо царства
того один песок да пыль.
— А принцесса? — с тревогой уточнила невеста.
— Желала погибнуть со своей страной. Так сильно, что и тут не
повезло — была спасена и влюбилась.
— Какая грустная сказка, — потерлась Ника о мою руку, — и
печальная судьба.
— Да, — согласно произнес я, погладил ее шею и остановил руку у
тревожно бьющейся нитки сонной артерии.
Всего одно нажатие — и бесконечность распахнет объятия, а в мире
не станет той, что способна ломать планы. Не станет девчонки, что
грустила всякий раз, когда ее ухажеры не приходили на свидания —
неожиданно сломанные руки и ноги, случайно проглоченный язык,
внезапная аллергия... Не станет дочки, что решила помочь отцу с
бизнесом и чуть не довела его до разорения. Не станет бизнес-леди,
первый самостоятельный бизнес которой уже под арестом. Не станет
медика, выгнанного из больницы с волчьим билетом.
Я убрал руку с артерии и нежно погладил шею той, что стала моей
невестой.
— Не бойся, у нас будет добрая сказка. С самым хорошим
концом.
Время отпечатывается в вещах. Дело даже не в стиле той или иной
эпохи, десятилетия или легкомысленного модного поветрия одного-двух
месяцев, по которым легко определить дату изготовления, а в способе
производства.
Очки в массивной оправе, примеряемые князем Черниговским перед
зеркалом в ванной комнате гостиничного номера, внешне были
высокотехнологичной копией тех, которые он бессменно проносил более
двух десятилетий. Прежние были тяжелее, произведены по гораздо
более вредной технологии и доработаны вручную, а не распечатаны за
пару часов. Но прежние остались растоптанными в саже выгоревшей
земли под Екатеринбургом.
Князь привык к ним, как и к образу государственного деятеля,
создаваемому строгим костюмом, мимикой и парой морщин на лице. Люди
хотели видеть надежность, ум, скромность и профессионализм, и
специалисты клана некогда создали облик, который максимально
соответствовал должности министра внутренних дел. Этому облику
можно было доверять, рассчитывать на него и уважать безмерно — как
уступят дорогу скромному иноку в серой рясе, идущему босым в
паломничество. Но если убийца, примеривший серую хламиду, скроет
ожесточение и хищный взгляд глубоким капюшоном, то персоне
публичной это помогали делать толстые стекла очков без
диоптрий.