— Мам, ну не начинай… Давай лучше на выходных встретимся, поужинаем,
поболтаем…
— На выходных? — мама сделала длинную паузу, словно припоминая, чем же она
планировала заниматься на выходных. Тео отлично знала ее планы — телевизор,
очередная бессмысленная уборка, заключающаяся в протирании стерильно-чистых
поверхностей, снова телевизор, а вечером — рюмочка бурбона. Или две. Или
бутылка. Как покатит. — Ну, я не знаю-ю-ю-ю…
— Я очень соскучилась, — попыталась выровнять ситуацию Тео. — И я правда
хочу тебя увидеть.
— Я подумаю. И вечером тебе перезвоню, мы обо всем поговорим, — отозвалась
мать. Слова о том, что вечером Тео до смерти устает, в сто первый раз
скользнули по ее сознанию и улетели в космическую пустоту, не оставив даже
следа.
— Ну я же тебя просила! — раздраженно крутнув руль, Тео перестроилась в
левый ряд и включила поворотник. — Сто раз тебе говорила, что вечером я не
могу! Мам, у меня голова раскалывается и горло болит от разговоров, все, что я
хочу после работы — это хотя бы пару часов тишины! Неужели так трудно это
учитывать?
— Вот! — тут же взвилась мать. — В этом ты вся! Все должны учитывать твои
желания — звонить по расписанию, ходить на цыпочках, разговаривать шепотом…
— Ну я же просто…
— И с Дугласом ты такая же была! Я, конечно, ничего не говорила, но я все
видела. Извини, моя дорогая, но от такой жены любой нормальный мужчина сбежит.
Ты же ни с кем не считаешься, думаешь только о работе, ты не человек, а робот
какой-то, с программой: пип! пип! пип! — механическим голосом запищала в
наушнике мать, и каждое ее пиканье вонзалось в висок, как раскаленная спица.
Мигрень начиналась прямо с утра: накатила тошнота, губы онемели, перед глазами
поплыли призрачные радужные гало.
— Мам, я не могу разговаривать, — запинаясь, проговорила Тео. Язык стал
тяжелым и неповоротливым, он путался в звуках, залипал в них, как гусеница в
меду.
— Конечно, не можешь. Ты никогда не можешь! Для родной матери десять минут
не выкроишь! Почему я должна это терпеть?!
— Потому что я оплачиваю твои чертовы счета, — выплюнула в микрофон Тео и
сбросила звонок, вырвав гарнитуру из уха. Руки тряслись, во рту было сухо и
горько, как будто пилюлю без воды разжевала.
Какого черта я делаю? — отстраненно, словно через новокаиновую блокаду,
подумала Тео. — Какого черта еду на эту работу? Чтобы вышвырнуть из дома
очередного идиота, не потянувшего ипотечный платеж? Чтобы собачиться с
Робертсоном, смеяться над тупыми анекдотами Бигмена, выслушивать бесконечные
сплетни о том, кто, где кого и как — трахнул, подсидел, кинул. Оно мне надо?