Сожженные угольки — не дерево, а кости. Экзамен на первом курсе.
Погребальные обряды раннего железного века. Отличия интурбации
сиречь похорон от кремации сиречь сожжения трупа. Бонус —
совмещённые обряды, когда всё сожжённое погребают в кургане. Вместе
с жёнами, богатствами и да, рабами. И действительно, луч фонарика
высвечивает сидящий на каменном троне сероватый костяк при полном
параде. Доспехи с инкрустациями, «стрекоза» (крылья больше, но
конфигурация очень уж знакомая). Борода — как на живом. Вот только
лохмотьями висят чёрные остатки плоти.
— Ада, сможешь протестировать, работает ли этот антиквариат? —
ворчу я, аккуратно отходя назад.
Мне не привыкать к мертвякам в виде костей. А вот в таком... мне
иногда не понять чернозёмных археологов. Те, натыкаясь на могилы
петровской эпохи, весьма хладнокровно матерятся при виде вытекших
на сапог гнилых мозгов.
— Ох, эти времена сразу после перековки, когда ещё умели так
много, но уже искали милости забытых богов, — усмехается демоница,
выплывая из-за моего плеча. Она останавливается в шаге от
погребённого и недовольно морщит носик, словно чувствуя вонь. — Вот
только, боюсь, сначала тебе придётся спросить у сторожевого
пса.
— Вроде бы за мной собаки не... — я подхожу ближе к трону и
осекаюсь. Мой взгляд падает на меч в богатых ножнах, лежащий на
бёдрах у воина и небольшой сундучок у ног. — Да вы издеваетесь? —
громко вопрошаю я и откидываю бесполезный огрызок меча. У меня ещё
остался пистолет — и я его выдёргиваю из кобуры, не забывая о
грязных ругательствах. Мертвец на троне, меч на бёдрах, холм
светится изнутри и хорошо воняет. Этот сюжет мне тоже знаком. —
Давай, паскуда, выходи! Я знаю, ты тут — ни один хаугброт не
обходится без бродячего мертвеца!
— А что такое этот... хаг... брод? — игриво вопрошает Ада,
словно я не вою, как последний параноик.
— Ограбление кургана, — ворчу я, не желая посвящать демоницу в
тонкости древнеисландской поэззии.
Грохот потрёпанного биомеха, выползшего из какого-то угла, была
мне ответом. Плоть того, что выползал на меня, давно истлела или
была сожжена — но это сейчас неважно. Я вижу его оплывшие
псевдобионические мышцы — кусок «умного пластика», выращенный в
чане. Вижу броню, потускневшую, но всё так же прикрывавшую важные
механизмы. И вижу здоровый обломок какого-то багра, торчащий прямо
из спины противника. И вроде как бы выбирая между трупом и живым
человеком, проще поставить на живого. Но не когда живой — с
обломком меча и побитым доспехом, а мёртвый — в полном снаряжении и
боевом молоте.