Шпили — кинжалы Первосоздателя, наглядное доказательство
могущества Его слуг на грешной земле. Так говорят церковники,
умалчивая о тысячах бесправных биомехов, слкдывающих бетонные блоки
в изящные башни, сотнях инженеров, рассчитывавших прочность, и
дюжинах инквизиторов, следящих, чтобы во всю эту ораву не вселилось
по дикому даймону, желавшему сожрать и переварить их мысли.
Впрочем, в чём они правы — так это в том, что каждый шпиль —
доказательство могущества. Вот только не Первосоздателя, нет. Того
Великого дома, что владеет башней и душами всех её жителей.
Башенки, балконы, паутина аркбутанов — это всё шелуха. Даже
тёмные голографические панно и позолота, тоньше детского волоса —
всего лишь внешняя оболочка. Настоящая роскошь и сила — в людях,
которые обитают внутри — которые готовы создавать и покупать
биомехов, исследовать глубины Пургатории и одёргивать излишне
ретивые умы. Эти люди предпочитают палаты поменьше и охраняемые
получше — вне зависимости от внешнего лоска. На верхушке каждого
шпиля, вне зависимости от герба, была такая палата. Небольшая,
рассчитанная только совещание близких сановников. Но никто не
идеален — особенно Комнины. Именно поэтому каждое заседание малого
совета рано или поздно превращалось в балаган.
— ... ведь не зря братия Каллиников за последний год помогла на
десятую долю больше, чем в прошлом году?
Десять процентов за год? Мощно. Чёрт, где же я лопухнулся, что
проклятые птичники умудрились отъесть десятую долю всех
дивидентов?
— Протоспафарий, — негромко зову я и старичок с миниатюрной
копией Перворазрядной книги подошёл ближе. По этикету он не мог
сидеть с высокородными. — Внесите в протокол необходимость аудита
бюджета, выделяемого шпилю Каллиник.
— Но...
— Брат, не стоит волноваться, — ехидно протянул Мануил. —
Константина беспокоит, почему деньги от Каллиников приходить сильно
больше не стало, а вот их доходы увеличились.
— Они помогают страждущим бесплатно!
— Значит, кто-то платит за них, — сумрачно заметил Гавриил
Ангелос, и пододвинул к себе инфодоску и стило. Ссылка в Скомороший
шпиль раскрыла в нём талант к поиску финансовых махинаций, и он
понял с полунамёка, почему я инициировал проверку.
— Воды бы, — вдруг прохрипел Иоанн.

Мои братья аж подскочили на стульях. Не могу их винить — отец
последние годы говорил очень редко. А при ком-то кроме лечащего
врача — и того реже. Он уже перевалил ту грань, за которой
начиналась вторая сотня лет, и для своего возраста выглядел вполне
сносно. Особенно если был повёрнут только левым профилем,
запечатлённым на денариях. С этой стороны он был парализован ещё
лет тридцать до того момента, когда старые, недовымытые яды дали о
себе знать и наложились на старческий маразм. Я не спеша лично
налил воды из личного серебряного кувшина, отдал дегустатору. И
лишь после — вручил кубок отцу.