Чтобы я мог ими насладиться и дальше, нужно:
а) Сбросить с хвоста погоню и отсидеться в какой-то норе.
б) Заработать побольше денег да и вообще разобраться, чем тут
оплачивают. Кредиты? Гривны? Тугрики? Где тут местный рынок?
в) Забраться повыше от этого гм, подулья. Чем выше сидишь в
обществе — тем лучше медицинское обеспечение и больше времени
остаётся на личные дела.
г) Рвануть ещё выше по местной иерархии. Если система застойна и
все в ней привыкли не дёргаться — конструктивная активность в ней
не останется незамеченной. Ну а если не оценят по достоинству —
речка, шалаш, ловля лещей.
Ещё надо не забывать отзываться на чужое мне имя. Или хотя бы
учиться изображать рассеянность. Но без перегибов.
Смотрю вверх, к мерцающим огням арки местного шпиля. Интересно,
он один такой — или весь город усеян ими? А может, весь мир стал
единым городом? Ада упоминала про «другой берег» — что ж, значит
как минимум реки тут ещё существуют. Внутреннее чувство направления
уводит меня подальше от дымящей многоэтажки. Мимо безликих дверей
подъездов, мимо маленьких магазинчиков, мимо стариков на лавках. Я
миную «Оружие Котремира», где научился платить банковским имплантом
(сослался на амнезию) и «Доступ в Эгрегор», где на мою просьбу о
Порайске отреагировали, словно я попросил дочь царя на выданье.
Запах пряностей, свежего хлеба и овощей наводит на мысли о
рынке. Людские потоки, вытекающие из улочек, сами наводят меня
лучше любого навигатора. А может — наконец захотелось поесть. В
любом случае — в толпе удастся окончательно затеряться, и если
повезёт — узнаю побольше о том, куда именно меня занесла нелёгкая.
Правда, приходится отшатываться от очередных патрулей, каких-то
напыщенных мужиков в рясах, да от очень странных вскриков
сзади:
— Дорогу, возлюбленные! Дорогу! Дорогу тому, кто взял на себя
грехи этого мира! Дорогу, возлюбленные!
Я отшатываюсь в сторону. По улице идёт странная процессия —
шесть церковников в чёрных рясах (на плечах какая-то грубая статуя
сидящего человека), два стражника с саблями наголо, да покрытый
струпьями старичок, чей единственной одеждой были изрядно
потрёпанные провода, надетые крест-накрест, как пулемётная лента у
революционного матроса. Они и голосит безостановочно, хотя на его
крики внимания почти и не обращают.