Ада вновь фырчит и начинает растворяться в воздухе. Уже когда
сквозь её доспехи становится виден дощатый тротуар, я слышу, как
демоница оставляет последнее слово за собой:
— Тогда подождём, милый, когда день вновь сменится днём.
Дожить бы ещё до следующего дня... Я никогда не был романтиком
«высокого средневековья», пусть в нём каждый носит в себе по одному
импланту минимум. Неземное искусство и мастерство наверняка
соседствуют с инфекциями — и хотя с гигиеной тут вроде почти
нормально (уж потных людей и в моем времени всегда достаточно), но
вот болезни и преступность меня беспокоят не меньше, чем церковники
неведомой веры и обломки памяти Адриана. Может, свалить подальше?
Речка, шалаш, ловля лещей?
Рядом со мной стоит мой отец, седой, но все еще крепкий.
Дружина расположилась в отделении, и мне кажется, что они уважают
наш покой, хотя в реальности — лишь охраняют от лишних гостей.
Рядом с нами лишь старый гридень, прошедший с нашей семьёй через
множество испытаний и невзгод. Мы идем к берегу в тишине, словно
совершаем семейный обряд, беря с собой надежду на удачный улов и
память о наших предках. Отец поднимает взгляд к небу, вдыхает
свежий воздух и поворачивается ко мне с грустной улыбкой.
— Иногда мне кажется, что в этой излучине останавливается
время. Уже бываю тут восемьдесят пять лет, с самого детства — и
почти всегда тут легкий ветер и редкие облака.
— А как же тот шторм в пятьдесят девятом? — усмехается воин,
и я вспоминаю не то его род, не то имя. Гаврас. Дядька
Гаврас.
— Тогда у нас было много медовухи, — отмахивается отец,
улыбаясь в бороду и доставая наживку.
Я смотрю на бесконечную реку и на пребывающего в спокойной
радости отца. Обычно он куда суровее и мрачнее, будучи окружён
золотом, а не тростниковыми удочками. Так почему, почему он
остаётся в этом тесном шпиле, а не тут?
— Пааап?
— Ась?
— Ты не думал, что великая река зовёт так к себе?
— Нет, сынок, — усмехается отец. — Великая река манит к себе
всех. От зверей и степняков до диких биомехов и мутантов. Все мы —
её гости. Но явно не сватья и не мужья.
Я трясу головой не хуже мокрого ньюфаунленда. Чужие воспоминания
— расплывчатые, незнакомые, но реальные. Обломки памяти Адриана?
Вполне возможно. Что ж, мой (его) отец прав. Сбежать в степи можно,
но ненадёжно. Да и я слишком отравлен ядом города — мне
действительно интересно осматривать статуи, слушать городские
легенды, общаться с людьми. Читать новости, пропивать хорошую по
меркам обывателя сумму в уникальном баре, торговаться на рынке —
слишком уж привык к таким приятным мелочам жизни.