— А...
— Михалыч, — устало посмотрел на собеседника монарх, — Ты что,
не знаешь, что бабка Тернова в соседней комнате? Она нас бережет,
пока внучка шлындает по интересам Витиеватого. Говорю ж, наши они,
хоть и с придурью.
— Дела..., — устало выдохнув, седой собеседник императора
внезапно ссутулился, а затем, без спроса, уселся в другое кресло,
блаженно вытягивая ноги. Помолчав пару минут, он внезапно
предложил, — Может, ну его? Всё-таки, тебя, Петь, ждут... да не абы
кто.
— Пусть ждут, — отмахнулся слегка поддавший Петр Третий, —
Проморгали вселенцев... да, Михалыч, я им правду-матку врублю. В
лицо. Иначе нельзя. Слишком много у нас тут всех влипло в эту
историю, да и копать дальше будем. Никак нельзя. Шум поднимется,
может, оставшиеся двоедушцы в бега подадутся, выловим. Так что
сейчас плач и вой вселенские будут...
Еще пара минут тишины, после чего, старик, в глубине души
отчаянно желающий снять часть груза с души своего бывшего
подопечного, встрепенется и спросит:
— А если парня этого, ну, который Ренеева, несчастным случаем...
уронить? Вот прямо совсем несчастным?
— Не, — расслабленно отмахнется Петр, — Машка уже придумала, что
сделать. Говорю ж, умная она у меня. И нашим, и вашим, и по
простоквашам... Парень жить будет. Ну, если его Тернова не зарежет,
а она, как мне говорят, хочет. Или эти... акаи-бата, да? Или они,
да. Или с Парадиным влипнет... Тьфу! Да труп он уже, ходячий!
Говорю ж, во все, во что можно навлипал!
— А что Маша-то? — Евгений Михайлович Ордынцев решил
воспользоваться меняющимся на глазах настроением государя, дабы
отвлечь его от тяжелого разговора, предстоящего ну совсем
скоро.
— Маша? Ууу... она такое придумала! — в глазах Петра Третьего
мелькнула хулиганская искорка, — Помнишь, что такое харчо, Михалыч?
И остро, и жирно, и вкусно! Вот и она также! Нельзя байстрюкам
иноземным князей русских убивать! Никак нельзя!
Хорошо иметь дом, в котором тебя ждут. Не просто ждут, а даже
бегут встречать с искренней радостью. По полу быстро и уверенно
топочут маленькие лапки, глаза горят...
— Твою мать..., — выдохнул только что закрывший дверь я,
лихорадочно думая, что предпринять. Ничего особого на ум не пришло,
так что я просто подпрыгнул, поджимая ноги. Не ожидавшего такого
коварства, зато набравшего большую инерцию бульдога впечатало
мордой в мягкую обивку двери. Пока он возился, пытаясь сообразить,
на каком свете находится и где такие вкусные ноги, как я уже
пробежал в зал, закрыв за собой дверь. Гулкие негодующие хрипы,
издаваемые обломавшимся чудищем, легли патокой на мою уже
достаточно понервничавшую за сегодня душу.