– Нет, сэр. То есть да. Я его лучший друг. – Приходит новая тревога, совсем иного рода. – С ним что-то не так?
– Вы и сами это знаете, но, вероятно, не осознаете проблему до конца. Возможно, ему стыдно говорить о ней. – Траут облизывает губы. Облизывает толстые губы толстым языком. На мягкой розовой коже блестит слюна. – Мы беспокоимся об Аргайле. Видите ли, в нем кое-что… растет.
– Он болен? – Чарли кажется, что он говорит нормальным, ровным голосом. Но желудок стянут узлом. Нет, не желудок, а все внутренности, от кишок до диафрагмы. Узел тугой. Нужно несколько часов, чтобы его развязать.
– Болен? Можно сказать и так. В нем растет тьма. Порок. Нет, даже больше, чем порок. Зло. Да, боюсь, без этого слова не обойтись. Зло. Как если бы ваш друг держал при себе бомбу. Когда она взорвется, тогда… – Траут взбалтывает портвейн в своем бокале. – Понимаете, доктор Ренфрю обнаружил доказательство. В саже Аргайла. Научное.
Слову приданы определенный вес, определенная интонация. Не раздражение, а что-то вроде… настороженности?
– И это нельзя остановить?
– Мы не должны терять надежды. Мистер Суинберн рекомендует молитвы. Известно, что они помогают. Например…
Но Чарли больше не слушает. Он думает. Вспоминает, какие вопросы задавал Томас в экипаже на обратном пути из Оксфорда, как пытался разобраться в терминах. «Дым – это симптом», – сказал ему Ренфрю.
Что же тогда зло?
Траут наблюдает за Чарли, причем его язык не успокаивается ни на мгновение. Можно догадаться по движениям губ, как он двигается туда-сюда, ощупывает то зубы, то десны, то кожу за щекой. Это отвлекает Чарли.
– Если это болезнь… – произносит наконец Чарли, облекая мысли в слова. – Если зло – это болезнь, его можно излечить.
Траут кладет ладони на колени.
– Доктор Ренфрю так и думает.
– А вы – нет?
– Можем ли мы излечить туберкулез? А рак? А обычную простуду?
– Когда-нибудь сумеем.
Траут вздыхает:
– Когда-нибудь. Вероятно. Но стоит только выйти в мир и шепнуть об этом… О том, что есть лекарство. И мир запылает в огне.
Оба погружаются в молчание, каждый допивает свой бокал. Жар от камина так силен, что он проникает в члены, наполняет их, вытесняет из них силу. Так и сидят они бок о бок – толстяк и подросток.
Чарли сопротивляется истоме, выпрямляется, возвращается на край кресла, словно собираясь встать и уйти.