Александр Романович нахмурился, подошел ближе. Потрогал ледяную руку с намертво зажатой саблей.
– Раздеть! Растереть водкою! Баню топить! – деловито распорядился он.
Сапоги снять не удалось, пришлось разрезать по шву. Шинель и мундир сняли, повозившись, без потерь.
– Глянь, подштанники, да богатые какие, вязаные! – шепнула Ефросинья Герасиму.
Арина смотрела искоса, стесняясь, краснела. Девица, что с неё возьмешь!
Прибежала ключница Феклуша со штофом можжевеловой водки.
– Так, Фёклушка. Плесни-ка по стакану Фёдору с Лукой! Заслужили!
Обрадованные разведчики хором гаркнули:
– Премного благодарны, барин!
И сразу же выпили из оловянных стакашек. Закусили хлебушком с крупной солью, крякнули. Хорошо, с морозу-то!
– Теперь, ступайте отсюда! И ты, Герасим, тоже. Здесь женские руки нужны!
Мужики вышли. Бабы – Фекла с Ефросиньей – стянули с военного нательную рубаху и подштанники.
– Ого! – в один голос восхитились обе.
Посмотреть было на что! Арина, ставшая совсем пунцовой, выскочила за дверь. Сердце колотилось, как щегол в горсти, ноги, почему-то, ослабли. В низу живота разлилось тепло. Встряхнув головой, побежала в свою светелку – помолиться Богоматери о здравии симпатичного полоняника. Эх, если б ещё имя узнать!
Тем временем француза растирали в четыре руки суконными тряпицами, не жалея можжевеловой. Дух стоял, как в кабаке в престольный праздник! Александр Романович сидел в уголке, под иконой, довольно покряхтывая в такт скрипу лавки. Тетки старались во-всю. Их крепкие руки бережно растирали и разминали каждый вершок белого, как сметана, крепкого тела.
– Что, бабы, не ранен ли он? Кости все целы? – спросил барин, раскуривая сигару от уголька из печи.
– Не, то волчья кровь была! – весело ответила Ефросинья, как раз отмывшая теплой водой лоб и уши офицера.
Тот начал шевелиться и стонать. Александр Романович наклонился, всматриваясь. Нет, обморожений не было. Все тело пылало, как начищенный самовар. Ещё бы, почитай, час над ним трудятся!
Вошел Герасим.
– Истопили баню, барин! Дозволь, попарю сердешного!
– Что ж, будь любезен. Я сам попозже подойду. Фрося! Самовар в предбанник принесешь! И сахару побольше.
– Точно так, барин! Рому прикажете подать, к чаю-то?
– Нет. Лучше коньяку.
Могучий Герасим завернул начинающего оживать офицера в огромный пахучий тулуп, легко взвалил на плечо и понес в баню. В господскую, пристроенную к дому на задах.