– Я и так это знал. Ты под подпиской?
– Только я и под подпиской, командир. Просто больше некому –
двое умерли от Q-рака буквально спустя месяц после возвращения из
поганых джунглей. Но ты не думай – я не решил душу тебе излить,
нет, – Иван немного помолчал. – Присяга остаётся присягой
независимо от того, насколько ты далёк места, где её принял. Тайны
никакой я не раскрою.
Роман знал чуть больше, но предпочёл смолчать. И поймал себя на
мысли, что всё глубже проникается уважением к Ивану.
– Нас просили говорить, что мы участвовали в «устранении
последствий». Но мы были там, когда это только начиналось. Знаешь,
командир, почему я не люблю «алебастрового коня»? Почему обхожу
реаниматор, знаешь? Дядя Гева почти всех называл «пацанами», он был
самым старшим среди медиков, да и среди всей экспедиции... – Иван
подобрал слова. – Когда дядя Гева уже знал, что обречён, он каждого
из нас троих по очереди положил на реаниматор. Он нашёл способ
помочь нам. Не себе, хоть и были у него все шансы. Он умирал, когда
делал это. Жутко, командир. Ему было больно каждую секунду, другие
даже на месте стоять не могли, а он... Дядя Гева спасал «пацанов».
И каждому, как мантру: «человека определяют поступки». От боли в
голове у него ничего, наверное, и не осталось. Только эта фраза...
– Сколько ты был в карантине?
– После смерти ребят – ещё год.
Только сейчас Роман вдруг понял, насколько парень не прост. За
внешностью чуток нелепого «высушенного олимпийского мишки» скромно
ютился человек несгибаемой воли. Подспудно подумалось о высказанных
Иваном словах, что он ни за что не бросит тут Вику.
И порыв этот не выглядел напыщенным и дутым, ничуть. Хотя бы
потому, что Иван ограничился одной-единственной фразой и вложил в
неё всего себя. Роман уважал такой подход. Так в своё время
поступил дед Азамата Нурбагандова, того самого командира «дикого
батальона», останки которого юный тогда ещё Иван разыскивал вместе
с «Вымпелом» под Варшавой. Глядя в лицо собственной смерти,
лейтенант полиции Магомед Нурбагандов в далёком две тысячи
шестнадцатом коротко сказал: «работайте, братья!»
Весь оставшийся путь они слушали молчание друг друга. И каждый
молчал о своём. Или своей...
Снова ржавой накипью пенилась необъяснимая злоба. Но теперь
Роман не допускал, чтобы вмешался Ординатор, душил сам. И никак не
мог понять её природу. Только когда Иван сообщил, что до цели
осталось всего полкилометра, вдруг осознал: всему виной она.
Призрачная надежда.