В конце концов они опять остановились. Колени выворачивало от
безостановочной ходьбы. Беглецы вымотались настолько, что сил не
оставалось ни на что, даже на хоть сколько-нибудь громкое
возмущение.
– Тупик, – констатировала Вика и как ни в чём не бывало
опустилась на пол у стены.
Роберт ничего не понимал. Они не могли пропустить развилку,
исключено! Он отметил их в памяти все до единой! Как же так?!
Это был последний коридор…
Захотелось орать и скоблить ногтями стены. Бить в вездесущий
изумруд кулаками, наплевав на боль. Но сил не было. Вместо этого
Роберт тоже опустился на пол и тихо, бесслёзно зарыдал. Чёрный
провал внутри множил отчаяние – Ординатор бы сейчас выручил, помог!
Но бестелесный канул.
Закрывшись руками, Роберт провалился внутрь себя, и всё тонул,
тонул в трясине вскармливаемой им же безнадёги: как быть? что
делать? почему так? Пока не услышал колкое, как осколок
хрусталя:
– Эй, ты чего?.. Русские же не сдаются.
Как встряхнул кто. Он замер, не в силах ни сказать, ни подумать
ничего.
«Русские не сдаются». Кто это ему говорил? Девушка, над которой
дважды надругался тот, с кем он заключил соглашение? Чью руку
отрезали чёртовы белотелые? Девушка, которая даже не русская!
Он рассмеялся: коротко, надрывно. С силой потёр большими
ладонями широкое скуластое лицо. И улыбнулся.
– Неа, не сдаются.
Спали урывками, болезненно-беспокойно. Роберту снилось, что у
него нет рук, что он никак не может помешать аборигену,
издевающемуся над Викой. Он то и дело подскакивал, озираясь. Но
когда ложился, сон повторялся.
Утром их разбудил голод. В течение дня он обычно притуплялся,
зато каждый раз сполна отрывался спозаранку. Желудок сводило так,
что не думалось ни о чём. Они просто лежали двумя
эмбрионами-переростками и почти не шевелились.
Роберт в очередной раз тупо пялился на культю Вики. Почему не
стали отнимать часть руки ему? Ведь почти уже сделали это...
Почти... Он глянул на яйцо в ладони. Перекинул в другую руку и
присмотрелся к коже, насколько позволяло освещение. Ничего. Ни
трещинки. И цвет вполне обычный.
А ведь у аборигена рука отнялась всего за полчаса. Кожа пошла
трещинами, высохла, посерела. Точно отмерла. Даже пальцы не
шевелились – он разжимал их с помощью второй руки. А ему, Роберту,
хоть бы что. Возможно, это как-то связано с решением троицы
пощадить его… Ведь они что-то там колдовали с его кровью, которая в
конце концов стала фиолетовой...