Когда Генрих увидел после целого часа ожидания растрепанную голову лотарингца, он вздохнул с глубоким облегчением.
– А! Вот и ты наконец… Я уже тебя спрашивал двадцать раз, не правда ли, Легран?
Герцог де Бельгард, стоявший за креслом короля, холодно и величественно наклонил голову, насколько позволяла его высокая и широкая манишка.
– Ну войди же, – продолжал Генрих, – что торчишь там на одной ноге, как журавль… Рассказывай скорее, почему ты так поздно явился сегодня в Лувр? Я чую какое-нибудь приключение; ты мне кажешься очень бледен!..
– Хорошо, кабы приключение… Я целую ночь мерз…
– Мерз?.. Однако ты, кажется, не таков, чтобы оставить свой плащ в руках красавицы.
– Увы, государь! Я не видал ни красавиц, ни дурнушек… У меня нынешнюю ночь не было другого общества, кроме лихорадок.
– Лихорадок! – заворчал с досадой хриплый голос, как будто выходивший из спинки большого кресла. – Сколько же их было? Пять, шесть, семь или больше?
Бассомпьер с любопытством посмотрел в ту сторону, откуда раздался этот голос, и громко расхохотался.
– Мне не нужно спрашивать, кто прячется за этой высокой спинкой… Это добрый Малерб, величайший поэт прошедших, настоящих и будущих времен, самый несносный педант от Парижа до Меца!
– Милостивый государь, я не педант! – вскричал Малерб, вставая и покраснев от гнева. – Но я люблю, когда говорят правильно.
– Хороша шутка! Разве я говорил не по-французски?
– Нет… Когда говорят по-французски, говорят – лихорадка, а не лихорадки, потому что лихорадка бывает одна, а не несколько.
– Все говорят – лихорадки.
– Это оттого, что все говорят дурно!..
– Полно, – перебил король, у которого этот спор вызвал некоторую веселость, – не деритесь… В грамматике я всегда отдаю предпочтение Малербу, в любви – Бассомпьеру…
– Но… – сказал поэт обиженным тоном.
– Разве и я так же дурно говорил?
– Не то, только…
– А! Понимаю… Успокойтесь, всем известно, что вы страшный волокита и понимаете любовь… Но пока дело идет не о том… Решено: у Бассомпьера была лихорадка, а не лихорадки.
– Согласен, государь, чтобы сделать удовольствие господину де Малербу.
– Но скажи мне, какого цвета была она… белокурая или черноволосая?
– Государь, я не смотрел на нее.
– Стало быть, ты хорошо ее знал… А! Не та ли эта злокачественная лихорадка, о которой ты говорил мне вчера и которая живет на улице Гюшет, у пирожника?