Кирпичная
пятиэтажка. Четыре подъезда. Традиционные лавочки с бабушками. И с
какой стороны у них тут нумерация подъездов начинается?
–
Здравствуйте. – обратился я к женщинам у ближайшего подъезда. Одна
из них, совсем пожилая, сидела на лавке. А другая стояла рядом,
держа таз с мокрым бельём. Они о чём-то своём разговаривали очень
оживленно, когда я подошёл. Когда я поздоровался, они обе с
подозрением уставились на меня.
– Это
первый подъезд или четвёртый? – спросил я.
– А ты к
кому? – строго спросила меня женщина с бельем, не удостоив меня ни
приветствием, ни ответом на вопрос.
Эта
беспардонность меня заела. Можно было бы её осадить, сказав, что не
её это дело, но вовремя вспомнил, что я «не в том» сейчас
возрасте.
– К Инне
Жариковой, я её брат, – скромно ответил, как и полагается
школьнику.
Женщина с
бельем вопросительно посмотрела на сидящую на лавке.
– Это та,
что весь двор пеленками завешала, – ответила та.
– Ну, да… у
неё ребенок маленький, – подтвердил я.
– И что?
Можно все верёвки занимать? – возмущенно спросила женщина,
переложив таз себе на другой бок.
– По три
раза в день полный таз пелёнок выносила, – поддакнула
пожилая.
Меня сильно
задело такое отношение женщин к сестре.
– Вы сами,
наверняка, детей имеете и должны понимать, что, когда грудной
ребёнок болеет, он каждые пятнадцать минут писается! – не выдержав,
заступился я за сестру. – Куда она должна была пелёнки
вешать?
–
Подумаешь! Ребенок писается, – взвилась женщина с тазом. – У нас у
всех были дети, и мы не завешивали пеленками все веревки во
дворе!
Ну и
обстановочка у них тут. Из-за веревок драки…
Короче, я
молча вошёл в подъезд, пихнув назло бабу с тазом рюкзаком, увидел
на первой же двери номер восемьдесят, понял, что это четвертый
подъезд.
Выходя, так
посмотрел на бабу с тазом, что она молча посторонилась, пропуская
меня. Ничего, пусть я тут ненадолго, но построить всех
успею.
В первом
подъезде быстро нашел нужную квартиру на первом этаже и
позвонил.
Дверь
открылась почти сразу. Передо мной стояла копия мамы, только моложе
в два раза. Она кинулась мне на шею, обняла крепко, прижалась и я
почувствовал, как что-то мокрое потекло мне за шиворот.
Она
рыдала…
Горько, со
всхлипываниями. Так плакал маленький брат Эммы, когда я принёс его
от матери.
Только
этого мне не хватало…