Больную переложили из одеяла на носилки и вдвинули в машину. Мячикова поблагодарила всех.
– Ничего, ничего, – сказал мужичок с пятого этажа, – пожалуйста.
И его синяки и ссадины опять расплылись в довольной улыбке.
– Удачи! – сказал парень с портфелем и юношеской лысиной. Второй, с литерами морской Академии, улыбаясь, кивнул.
– Доктор, у вас шапка наоборот надета, – сказал внук хозяйки. А такса и болонка, сидевшие рядом, дружно завиляли хвостами.
– Вы уж извините, – раздался голос откуда-то из салона, сзади. – Нехорошо я с вами говорила. Извините.
Мячикова обернулась. Это была Хламида. Лизавета Петровна молча махнула рукой.
– Саша, поехали, – тихо сказала Лизавета Петровна, обращаясь к шоферу.
Он, отвернувшись от всего происходящего, молча смотрел в окно. В кабине стоял отвратительный запах кухни.
– Всё? – бодро отреагировал Саша. – Ну вот и ладненько.
– Тихо! – сказала Мячикова, глядя на него и показывая назад, в салон, одними глазами.
Он умолк. И машина выкатилась на мокрый асфальт.
На подстанции было тепло, тихо и пусто. Только беспрерывно звонил телефон да диспетчер Катюша Жалеева, или ласково – «Жалейка», через равные промежутки времени говорила: «Да!.. Да!..» приставленной, словно приклеенной, к уху телефонной трубке. Таким образом давая знать, что она все поняла и вызов записан. Время было послеобеденное и бригады, которые по очереди возвращались, чтобы съесть принесенные из дома суп или котлеты, уже снова разъезжались по вызовам. И только доктор Труш и его два фельдшера хлопотали у газовой плиты, разогревая обед. Они только что были на тяжелом инфаркте и теперь обедали позже всех. Кроме них, в углу кухни, нахохлившись и явно скучая, на табурете сидела маленькая женщина, лет пятидесяти и время от времени, поглядывая на часы, меняла позу так, словно её терпение вступало в новую фазу.
– Знаете, Серафима Гелевна… Правильно? Гелевна? – слегка смущаясь, обратился Труш к женщине.
– Да, моего отца звали Гелий, – поняла женщина и, как бы между прочим, добавила: – Можно было бы уже и запомнить.
– Да вот. Не случилось. Извините, – выправил ситуацию Труш и продолжил, видимо под впечатлением недавнего вызова: – Так вот, Серафима Гелевна, я бы не стал так однозначно защищать эту женщину, его жену. Ведь у него очень тяжелый инфаркт – обширный, глубокий, и сам он еще относительно молодой. А она говорит: «Мне все равно, что с ним будет», и не хочет ехать с нами в больницу. Это ведь не жена, знаете, а какая-то злая фурия. А вы защищаете.