И ударил, вложив в это действие саму душу. Использовал технику,
впервые увидевшую свет этой зимой. Тогда проклятый просто пытался
приспособить свои навыки в работе со своей душой под бой – без
точной информации, без живых мишеней, на голом энтузиазме и в те
редкие промежутки, когда тренироваться уже не было смысла, но в
теле оставались едва ощущающиеся крупицы энергии. Он пытался
выковать козырь, с которым можно было выйти победителем из заведомо
проигранной схватки. И пусть эта техника предназначалась совсем не
для богов, какое-то воздействие она всё-таки оказала. Поток,
прошедший через правую руку проклятого, беспрепятственно влился в
алтарь…
И сам мир перевернулся, застонав в агонии.
Стены церкви задрожали от жуткого то ли воя, то ли звона тысяч и
тысяч бьющихся стёкол, а по алтарю прошла трещина, взявшая начало
от символа Тэмпуса Многоликого. Практически одновременно с этим
Виктора подхватил вихрь маны – и отбросил прочь, словно невесомую
пушинку. Благо, проклятый сумел сгруппироваться и приземлился без
какого-либо вреда для себя… если не учитывать «божественную» ману,
буйствующую в его теле.
И это было буйство, на противостояние которому уходила вся
концентрация и все силы Виктора ван Бельвиоса.
А алтарь тем временем и не думал успокаиваться. Его поверхность
дрожала и разваливалась, слой за слоем обнажая сокрытые от чужих
взглядов цепочки магических и священных символов. Вихрь маны,
прежде удерживающий что-то хотя бы похожее на форму, начал
распадаться на множество обособленных, неуправляемых потоков,
моментально вгрызшихся в своды церкви. Статуи и лепнина, фрески и
картины, даже пребывающие без сознания прихожане – всё это
«божественная» мана пожирала, словно сорвавшийся с привязи зверь.
Пока Виктору просто везло не оказаться на пути одного из таких
ненасытных чудовищ, но как долго продержится это везение?..
В любом случае, отступить прямо сейчас проклятый не мог ни в
одном из смыслов.
Раз – и кожа вдоль всей правой руки расходится в стороны вместе
с рукавами поистрепавшегося одеяния. Брызжет кровь. Два – и рана
зарастает, не оставляя даже шрама, но поверх появляются две новых.
Три – и струя сияющей золотым светом крови вырывается из-под
лопаток. Четыре – и эта рана тоже закрывается, оставляя после себя
лишь очередное болезненное эхо и накатывающую слабость. И такие
процессы протекали по всему телу Виктора, который уже и сам был не
рад решению вступить в ряды церкви во благо рода и своего
будущего.