Как-то прибежала ко мне подруга с восторгом в глазах.
- Слушай! Объявляют у нас набор на место диктора. Тебе надо
идти. Не сидеть же тебе в этом закуте до пенсии. Пока молода –
дерзай!
Я слышала такие «утки» еще ранее, но считала, что всё это слухи.
Насколько мне было известно, пока не собирались уходить никто из
женщин-дикторов. Или мне было просто не до них. В это время
начались развиваться наши отношения с Валерием, братом Гали. Она
была против, считая его легкомысленным ветрогоном и не парой
мне.
- Ты его мало знаешь, - говорила она мне с отчаянием в глазах. –
Он не серьезен, часто бросает своих девушек. Зачем он тебе
нужен?
Но мне он нравился. Мы с ним закрутили роман. Он действительно
был легок, весел и многое знал в литературе. Читал диссидентские
издания, часто в распечатках, достал и мне Набокова и Солженицына.
Очень хотелось вновь прочитать «Один день Ивана Денисовича» за
которого он получил Нобелевскую премию и уехал из Союза. А также
Николая Рубцова и Бунина с его «окаянными днями». Ещё в своей
прошлой жизни я не оставляла этого автора своим вниманием, теперь
же мне он оказался не только запредельным автором, но и
запрещенным. За что? За его несогласие с советской властью.
- Барин в литературе, - как назвал его Горький.
Он и в жизни был барином. Об этом читала я в инете, и вообще о
многом, что могла найти о нем. Обожала его прозу. Наверное потому,
что раскрывалась душа, читая его строки. Хотя чаще всего печальные
об утерянной России.
Кроме литературных подарков, Валера был щедрым во всём - от
заказанных столов в ресторанах, до полных сумок в гостях, особенно
на посиделках. Он познакомил меня и с местными диссидентами:
художниками, поэтами, бардами.
Один из них, Иван Переспелов, художник авангардист, устраивал
часто в своей квартире самодеятельные выставки работ непризнанных
художников импрессионистов. Приглашал своих на вернисаж и кто
хотел, приходил со своим вином и гитарой. Из просмотров вытекали
вечеринки. Там обсуждались не только искусство, но и политика.
Я слушала их с интересом.
- Вот где ковалось время девяностых, - думала я, прислушиваясь к
спорам местного бомонда. – Не только на кухне, но и вот такие
встречи, уже тогда начали подтачивать колосс Союза.
Мне жутко нравился этот бородатый, серьезный художник, от
которого я многое почерпнула в искусстве живописи, особенно
современного направления. В прошлом я не обращала на это внимание и
мало понимала, нечасто ходила на выставки. Теперь же впитывала как
губка и даже читала литературу по модернизму и импрессионизму,
которую он мне давал. Его картины я выделяла из многих и еще
позировала ему, когда он приглашал. Два портрета уже висят в моей
комнате.