Вот и нынче сна у того не было ни в одном глазу. Вернее, в том
глазу, который не прятался под черной повязкой. На коленях, как и
все предыдущие ночи, мирно покоился громадный двуручный меч, с
которым у одноглазого были какие-то особые отношения. Он всегда
ревностно носил оружие при себе и не разрешал Игришу касаться его
даже пальцем. При этом Каурай никогда не обнажал его даже для того,
чтобы пройтись по лезвию пару раз оселком – клинок всегда скрывали
ножны, скрепленные с рукоятью замком. Каурай не думал, посвящать
Игриша в его устройство, но из расположения запора было очевидно,
что достаточно надавить на рычажок в основании устья и ларчик
откроется. Игришу иногда казалось, что эти хитрые ножны, окованные
металлом, старые и затертые в бесконечных походах, внутри и вовсе
пустовали. Зачем одноглазому понадобился замок, оставалось только
гадать.
Не мог он понять, и на кой ляд Каурай постоянно таскает с собой
собачий череп, привязанный к седлу. Иногда казалось, что со стороны
этой жуткой штуки раздается мерзкое хихиканье, а поворачиваться к
нему спиной Игриш и вовсе опасался – постоянно казалось, что эти
пустые глазницы следят за ним.
– Снова видел сестру? – нарушил молчание Каурай. Он редко
начинал разговор первым, но отчего-то именно сегодня ему захотелось
поговорить.
Игриш не хотел заговаривать о сестре. Последнее время она
обходила его сны стороной. И это было горькой правдой. С каждым
днем в душе Игриша крепло ощущение, что чем больше они отдаляются
от его родной деревни, уничтоженной Диким Гоном и размалеванной
бандой Крустника, тем реже во снах ему является сестра, бедненькая
и несчастная Маришка, которая обещала однажды вернуться за ним.
Игриш вздохнул, вспомнив, как оба они пересекали небо верхом на
летучей метле, – под ними гремела схватка живых и мертвых, в небе
тяжелели тучи, а на хвосте висел Каурай. Он помнил, как сестра
дрожала от страха, как целовала его на прощание, прежде чем
завернуть в истрепанный плащ и сбросить вниз. Помнил последнюю
слезинку на ее бескровной щеке и торопливую фразу «Я вернусь»,
брошенную прежде, чем ветер взвыл в его ушах, и он провалился
обратно в темноту колодца, который так и не отпустил его.
Воспоминания и лица хороводом вертелись в голове, не отступая ни на
мгновение, пока глаза были открыты. Не вспоминал он лишь одного –
колодца, где они с Маришкой провели роковую ночь. Колодец появлялся
позднее, с приходом темноты, стоило мальчику сомкнуть уставшие веки
и откинуть голову на свернутый плащ. И не сестра держала его, а он
не мог разжать пальцы, чтобы не потерять ее холодное тельце в
опустошающей глубине. И там он видел…