Родись он чуть раньше, он, вероятно, был бы проще и счастливее. Но он был истинным сыном восемнадцатого столетия, чей жребий был брошен в этот новый, нелегкий и жестокий век. Он был осенней розой. При всей его грациозной вежливости, остроумии и счастливой беззаботности, им владела глубокая озабоченность. Сентиментальный циник, скептический верующий, он был беспокоен и меланхоличен одновременно. Но самое главное, он никогда не был тверд; его нежные лепестки трепетали от малейшего ветра. И все же кем бы он ни был, одно можно сказать наверняка: лорд Мельбурн всегда оставался человеком в самом высоком смысле этого слова – вероятно, даже в большей степени, чем нужно.
И вот на старости лет его жизнь приняла новый, неожиданный оборот. В одно мгновение он стал личным советником и постоянным спутником молодой девушки, шагнувшей из детской комнаты прямо на трон. Его отношения с женщинами, как, впрочем, и все остальные его дела, всегда отличались двусмысленностью. Никто и никогда не мог точно оценить переменчивые эмоциональные сложности его семейной жизни; леди Каролина исчезла, а его необычная влюбчивость осталась. Он не мог обойтись без женского общества и не старался себя ограничить: большую часть дня он неизменно проводил с женщинами. Благодаря некоторой женственности характера он легко, естественно и неизбежно сдружился с неимоверным количеством дам; но и мужское начало было в нем столь же сильно. В таких обстоятельствах было очень легко, естественно и, возможно, даже неизбежно стать чем-то немного большим, чем просто другом. Вокруг ползли слухи и смятение. Дважды лорд Мельбурн выступал ответчиком в бракоразводном процессе и оба раза выигрывал дело. Очаровательная леди Брендон, несчастная и ослепительная миссис Нортон… суд оправдал их обоих. Все остальное скрывала непроницаемая вуаль. Но, во всяком случае, совершенно ясно, что с такой репутацией положение первого министра в Букингемском дворце было весьма щекотливым. Тем не менее ему доверялись дела деликатного свойства, и он справлялся с ними с неизменным успехом. С первого же момента его поведение было безупречным. Он относился к молодой королеве со смесью угодливости, предусмотрительности, уважения и трогательной родительской заботой. Он был одновременно и почтительным, и нежным, одновременно и слугой, и наставником. В то же самое время его привычки претерпели удивительные изменения. Удобный свободный распорядок дня сменился четким дворцовым расписанием. Он уже больше не возлежал на диванах, ни единое «черт возьми» не срывалось с его губ. Искушенного в жизненных делах человека, друга Байрона и регента, собеседника, парадоксальные высказывания которого покорили голландский двор, циника, чье сквернословие придало живость стольким попойкам, любовника, чьи вкрадчивые речи покоряли очарованием, страстью и остроумием, – теперь, вечер за вечером, можно было наблюдать вежливо беседующим с ученицей в дворцовой тишине и строгости.