Машет радостно, дареной булкою с маком,
В окружении с собой приведенных бродячих собак.
Тут сынишка главы городского к обедне заехал,
Настоятель из храма его вышел к двери встречать,
А пока заносили подарки, как часто не к спеху,
Тут щенку из той своры, взбрело гостенька́ покусать.
Да чего там беды-то, ботинок да брюки подрали,
Да и сам паренек ничего, усмехнулся, пошел,
Только два холуя, что его до ворот провожали,
Взялись псину лупить, как хозяин до церкви зашел.
Тут дурак не стерпел да и вплелся в неравную драку,
Да со словом спокойным к холопам в горячке полез,
Знать успел только спрятать под куртку малую собаку,
От удара на снеге скатился, свалясь под навес.
Ну а дальше в запале подняли, к рожну прислонили,
Все кричали, а ну как решили, что нечего взять,
Дурака листвяным батогом по спине отходили,
Да и бросили наземь, побрезговав руки марать
А дурак как очнулся, кровавым пятном расплевался,
И щенка из-за пазухи вынул, построжась слегка,
А потом шепотком говорил и смеясь улыбался
Ну и гладил по холке, вот только дрожала рука.
Помер он, к ночи ближе, в страстную субботу,
Потом день гоношили на гроб, да поминки собрать,
И когда уж простилися все, то осталась забота,
Кому свору собачью с могилки его отгонять.
За деревней на горке где траву на сено косили,
Летом поле ромашек и клевер в душистом цвету,
Здесь когда-то давно дурака одного схоронили,
А случилось все это в семнадцатом, этом, году.
(апрель 2017)
Зверь
За словом в карман, за деньгами в столицу,
За карточный стол, то к церковным дверям,
Кто водку в нутро, а кто в кровь «единицу»,
Так стелются тропы заблудшим зверям.
Так время летит от капкана к добыче,
Где сны красной ватой в тугой пелене,
От крови засохшей, как будто бы бычьей,
И словно в нездешней, чужой стороне.
Но шрамы гудят на звериной осанке.
Как тесные туфли задиристо трут,
И пули в металлоискателя рамке,
Кривым переливом негромко поют.
За волей в Таиланд, за престижем в Монако,
За четным грехом серых скользких утех,
Где блудная спустится с цепи собака,
И приторным криком наполнится смех.
Истрепанным кадром зачеркнутых судеб,
Останется призрак за зверя спиной,
И влившись в ораву невидную будет,
За ним по пятам волочиться с толпой.
Иссохшая совесть заляпанной тряпкой
Не тронет осевшую пыль на глазах,
Лишь редко кольнет отупевшей булавкой
И спустит лихое на всех тормозах.