Все, освещенное истинным талантом, очень ценилось, но когда началась смута девяностых годов, в одночасье рухнуло, поскольку, как выяснилось, давно висело на радужных соплях. Уже никто никого не слушал – ни народных, ни антинародных. Откуда-то из потаенных щелей стали выползать типы, о существовании которых никто и не подозревал. Трехкопеечные вузовские лаборанты, например. Хотя и большой генерал КГБ, с лицом опереточного злодея, вдруг перевернулся в образ некого разоблачителя.
– Присягу, однако, давал, сукин сын! – говорил мой брат, служивший по тому же ведомству. Увы, но клятвоотступники полезли тогда в политику толпой. В этом смысле Карабах весьма показателен. Но я думаю, что тревожные события как раз и формировались под прикрытием беззаботных шлягеров и патриотических баллад в исполнении всегда блистательного Иосифа Давыдовича:
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди…
Пели взапой, хотя впереди уже давно был сплошной туман, под сенью которого перемещались пока еще согбенные для скрытности фигуры: «А вдруг вернутся большевики?»
Потом они осмелеют, выпрямятся, поднимут головы и сразу окажутся узнаваемыми. До того, как правило, занимали небольшие должности, тихо сидели на партийных и прочих собраниях, иногда многозначительно, но непонятно ухмылялись. До поры, до времени. И когда их время подоспело, серость враз сбросила маски и стала крикливо себя обозначать. Причем достаточно агрессивно, в том смысле, что личную неприязнь к кому-то или чему-то тут же устремилась оформлять в клановую ненависть. Это на Кавказе-то, где автомат Калашникова появляется как бы ниоткуда. Да еще с подствольным гранатометом…
В Карабах ЦК КПСС тогда командировал лучшего своего пропагандиста и агитатора Генриха Боровика, который был столь талантлив и убедителен, что в правильность своей политической позиции мог погрузить даже мертвого. Однако я хорошо помню телепередачу из Степанакерта, где в каптерке какого-то стройуправления Боровик пытался воздействовать на местного самостийника и убедить, что действия того контрпродуктивны. Было это еще в горбачевские времена.
– Уважаемый товарищ! Подумайте, ведь вы ж еще недавно были секретарем партийного бюро, – Генрих Авиэзерович мягко назидал собеседника с высоты своего невероятного авторитета.
Еще бы! Любой поворот его крайне успешной биографии говорил не только о многочисленности талантов (блистательный журналист, широкообразованный писатель, интересный драматург, энергичный путешественник, популярный телеведущий, крупный общественный деятель), но и свидетельствовал о близости к самому Горбачеву. Редко зарубежные поездки тогдашнего Генсека ЦК КПСС обходились без участия Боровика, где он был поднят на уровень официального эксперта.