О том, что Цветаевой уже давно нет, Деникины узнали в конце войны. Ксения прорыдала всю ночь, а утром вопреки церковным канонам, осуждающим самоубийц, заказала молебен во упокой рабы Божьей Марины.… Оба стояли долго-долго под образами, не чувствуя горячего воска, стекающего на руки. К этому времени было уже столько жертв, что и сердце должно было потерять ощущение боли. А оно болело и болело, все сильнее и сильнее, особенно у молчуна Антона Ивановича.
В ноябре 1945 года Деникины навсегда покинули Францию. Пароходом пересекли Атлантику и уехали на север США, в небольшой городок Анн-Арбор. Жизнь сразу приобрела стариковские очертания, стала тихой, полисадниковой, хризантемной, иногда рыболовной, благо недалеко одно из великих озер. Антон Иванович часто проводил время в раздумьях, бродил по стриженым газонам, щелкая садовыми ножницами, шуршал на веранде газетами, перебирал рукописи, протяжными, с фиолетовыми оттенками, мичиганскими вечерами сидел у распахнутого окна, вдыхая влажную озерную прохладу. Что-то напоминала ему эта свежесть. Но что? Наверное, Киев… Да-да, конечно, Киев!
Он попал туда младым отроком, надел необмятую форму юнкерского училища и сразу приобщился к желанной ему армии, привычной по офицерскому быту отца. В дни увольнений курсантской ватагой уходили на днепровские откосы и вольно расстегнув тугие воротнички гимнастерок, дурачились от избытка молодости, пили из горлышка сельтерскую, изображая гусарских повес, хотя учились-то в пехотном, самом что ни на есть линейно-строевом, готовящем взводных для сермяжно-лапотной России, откуда и выйдут потом почти все советские маршалы.
Проживая в тихом университетском городке, находящемся в «тени» день и ночь грохочущего машинами Детройта, Деникины в полной мере почувствовали, что такое американская глушь, усиленная деловитым равнодушием среднестатистического янки с вечно приклеенной улыбкой. Кого там будет интересовать семидесятилетний эмигрант с не очень хорошим английским. Но Антон Иванович не испытывал душевного дискомфорта, ему вполне хватало в качестве собеседника Ксении Васильевны. Ей и только ей доверял самое сокровенное, прежде всего размышления о прошлом и настоящем, о своем отношении к России, ушедшей и нынешней. Еще во Франции Деникин решительно отверг притязание немцев на сотрудничество и вынужден был сменить Париж на провинцию, поставив себя, а главное семью в достаточно рискованное положение. Всякий вечер, расстилая на полу старую походную карту, он передвигал фишки и стрелы, морщил под толстыми очками лоб, стараясь предугадать и оценить стратегию противников.