– Ася! – кричал он через комнату. – Ты взгляни, как умело они гонят Клейста, как дают ему под хвоста… Нет, нет, ты только посмотри!
На карте вновь, как в ванночке с фотопроявителем, проступало до боли знакомое – Батайск, Кущевская, Тихорецкая, Новороссийск…
– Ты подумай, они атакуют «швабов» с тех же рубежей, что и я… И как атакуют… Асенька, ты вникни… Если Клейст не сообразит, что у него сейчас только одна дорога – в Крым, он через две-три недели весь поляжет на Тамани. Я ведь в двадцатом году, заметь, понял это и армию спас…
«Они» – это советские войска, в январе 1943 года развернувшие широкое наступление на Кубани. Деникин пытался представить себе степной плацдарм, окаймленный синевой предгорий, ледяную клейкую распутицу, в которой тонули когда-то и его дивизии. Но так хотелось на фоне советских побед вспоминать свое и успешное.
– Вот отсюда, Ася, – он очерчивал карандашом часть степного Предкубанья, – я тремя колоннами входил в Екатеринодар… Помню, Эрдели конной атакой взял Пластуновскую… Свои воспоминания он накладывал на текущие батальные события и как полководец не мог не отметить, что Красная Армия стала всесокрушающей силой, которая в состоянии сломать хребет любому противнику. Какая-то необъяснимая, но и неотвергаемая гордость заполняла его душу, гордость за Россию, способную постоять за себя…
В середине апреля 1938 года Париж потрясло известие о смерти Федора Ивановича Шаляпина. За два месяца перед этим отмечали 50-летие певца и надеялись, что так величественно будет еще долго-долго. Но сам артист, видимо, что-то почувствовал – на кладбище «Батиньольо» купил участок под семейное погребение, похоронил там мать, сестру… Говорил: «Пока не пустят в родную землю, будем лежать здесь». И показал место… Как-то в одном из храмов увидел старинное покрывало двойного красного бархата с накладным золотым шитье, задумчиво погладил его и словно про себя произнес: – Хорошо бы им накрыть мой гроб…
«В воздухе пахнет грозой…»
Так и произошло. Рано утром к роскошному жилищу гения на авеню д’Эйло молча стекались сотни людей. Парадное и крыльцо завалили охапками сирени и гиацинтов, любимых цветов покойного. От запаха голова кругом шла. Прощание столицы Франции с великим русским заняло трое суток, наполненных парчовой скорбью с отпеванием в православном храме на рю Дарю, долгой остановкой возле «Большой оперы», где сводный хор в черном исполнял «Вечную память». Казалось, в книге соболезнований отметился весь эмигрантский Париж. Деникины в траурной толпе прошли незамеченными – так пожелал Антон Иванович. Он не любил показной нарядной печали, присущей деятелям искусства, тем паче когда из толпы несется суетливый изумленный шепот: