Толя, тут я обязан, кажется, перейти на полное произнесение его имени – так вот: инженер-капитан первого ранга Анатолий Григорьевич Колмаков является лауреатом Государственной премии, но в каком году и за что именно произошло это награждение или присуждение, знать даже и мне, знакомому с ним с его одиннадцати лет, не положено. Но даже и здесь, вероятно, от критики мне не уйти. Теперь ведь, кажется, слово «инженер» ставят после воинского звания? Раньше-то было иначе…
Про Толю еще два слова. И всегда очень много читавший, он неукоснительно предается этому занятию и сейчас. Но читает не повести и романы, а, как кажется, лишь документалистику, но не всякую, а такую, в которой мерещится сюжетная пружина, образующая связку: «зачем? – а вот затем». Но узнаешь о том, что он уже прочел, только если разговор коснется нужной темы.
И еще Толя постоянно и незаменимо остается для меня неким справочным бюро. К примеру, когда как-то я спросил его о том, что он помнит из нашей корабельной практики после второго курса на итальянской «НИКЕЛИО», он сказал, что в кают-компании этой репарационной подводной лодки еще оставался трубопровод с краником, над которым была итальянская надпись «белое вино». И, мол, такие же надписи были кое-где на переборках и в других местах лодки, но сказочных трубок там уже не было. Вероятно, их демонтировали сразу же, как «НИКЕЛИО» стала кораблем нашего флота, хотя трубопровод, разумеется, был и минимального диаметра.
Или, к примеру, кто помнит, как отбывал из Адмиралтейства факультет дизелистов, который уже в первые дни нашего пребывания в Дзержинке перевели в Севастополь. Все было весьма торжественно – Невский проспект, оркестр, цветы, эскорт из девушек…
Проблески памяти через две трети века после происходившего подобны путешествию с карманным фонарем то в подвал, то на чердак, где хранится давно отслужившее свой срок. Дневников-то теперь, мне кажется, уже давно никто не ведет. Отчего это?
Вот сейчас написал эти слова и подумал – а ведь насчет дневников-то и правда – уже никто… Да и то сказать – я, пожалуй, в жизни знал всего двоих-троих, писавших дневники, точнее, что-то, по устойчивой верности их этим занятиям, подобное. Один (музейщик поколением старше) обладал редким даром прясть из нитей окружающего, при этом самого что ни на есть заурядного, розетки философского сарказма. Эссе эти, величиной в страничку, были так лукаво и тонко стилизованы, что мерещился то выглянувший из кабинета, изнутри обшитого пробкой, Марсель Пруст. То – Виктор Шкловский, как теперь бы сказали, косящий под Петрарку. Имея диплом Института истории искусств, автор тех эссе прошел всю войну солдатом.