— А ты что умеешь?
— Есть псионики – телепаты всякие, суггесторы, есть сенсорики –
те, кто творит чудеса со своим телом, я то и другое, но потом нужно
будет выбрать направление. Я умею считывать желания, но не мысли. А
есть вообще телепаты.
Микроб глубоко задумался, помрачнел и молчал, пока мы не
приехали на место.
Покупатель, средних лет мужчина в дутом пуховике и джинсах, уже
ждал, узнал свою будущую машину и помахал мне папкой с
документами.
Когда я припарковался, он сразу же сел за руль, осмотрел педали,
сиденья, открыл капот, завел мотор и восхищенно глядел, как бьется
механическое сердце машины. Покачал головой и прошептал:
— Надо же, не соврал: новая тачка! Не бита, не крашена!
Потом он долго обшаривал корпус – искал следы повреждений и
сколы, затем мы поехали на диагностику, и подтвердилось, что пробег
– чуть более двух тысяч километров – честный, машина не бита, не
крашена.
Микроб все это время таскался за нами с унылым видом, и я не мог
понять, что его расстроило. Тачку мою было жалко? Или он
отказывался быть одаренным? Так ведь дар не спрашивает.
Когда с осмотром машины было покончено, мы с покупателем засели
в кафе, я внимательно ознакомился с договором купли-продажи и после
того, как деньги капнули мне на счет, подписал его в трех
экземплярах. Процедура напоминала аналогичную в нашем мире, даже
договор был похожим.
Довольный покупатель поблагодарил меня и ушел, и я с неким
сожалением наблюдал за удаляющейся своей бывшей машиной. Жалко, что
уж говорить.
Но гораздо больше было жаль продавать свою первую тачку –
старенький «крайслер-вояжер», который выпил мне всю кровь и
опустошил кошелек, потому что ломался каждый месяц, как старые
«жигули», но запчасти стоили дурных денег.
И все равно первая машина – это как первая женщина: не всегда
удачно, но всегда незабываемо.
Пока я занимался документами, Микроб навернул два огромных
стейка и гору картошки. И куда в него столько лезет? Хотя после
того, как с даром переусердствуешь, всегда пробуждается голод. Но
тему мы больше не поднимали.
Вспомнилась миниатюрная гимнасточка Лера, и я спросил у
Микроба:
— Лерка тебя не потеряла?
— Она у родителей в деревне, у нее мать заболела, — проговорил
Микроб и добавил: — Но мне теперь кажется, что она мне врет. Я чую
ложь. Обрывки мыслей, что ли. Думал – параною, а теперь не знаю
даже. Что, если у нее и правда кто-то есть?