Секретарша Краюхина оказалась
длинноногой блондинкой с перекрученными «химий» локонами и
вызывающим макияжем в стиле «смоки айз», как это называется у нас в
двадцать первом веке. Едва мы вошли в приемную, как она тут же
нажала кнопку на коммутаторе и холодным рыбным голосом доложила о
нашем появлении.
– Заходите, Анатолий Петрович готов
вас принять, – услышав в трубке ответ, сообщила она. И даже не
удосужилась при этом встать, проводить в начальственный
кабинет.
Я мысленно усмехнулся. Не знаю,
самодеятельность ли она устраивает или Краюхин специально приказал
лишний раз напомнить нам наше место, но все выглядело так: мы
просители, а секретарь райкома – занятой человек, позволивший
отнять у него пару минут времени. При всем при том, что это именно
он вызвал меня на встречу. Но он не ждал нас и не ожидал, а был
«готов принять». Тонко и показательно.
– Разрешите, Анатолий Петрович? – я
пропустил вперед Громыхину, но обратился при этом к хозяину
кабинета сам.
– Заходи, Кашеваров, – голос Краюхина
оказался неожиданно веселым. – И ты, Клара Викентьевна. Рад
наконец-то вас лицезреть, товарищи.
[1] Песня Давида Тухманова на слова
Владимира Харитонова. Исполнялась ВИА «Самоцветы».
– Прошу прощения, Анатолий Петрович,
– Громыхина, явно уверенная, что принимает на себя удар, принялась
оправдываться. – Евгению Семеновичу стало плохо, ему вызывали
скорую, но он мужественно отказался от бюллетеня…
– Да знаю я, что Кашеваров не из
слабаков, – прервал его Краюхин и живо выскочил к нам из-за стола,
встречать.
Анатолию Петровичу на вид было слегка
за пятьдесят, он уже начал лысеть и не пытался скрыть это. Лицо его
было чисто выбрито и излучало энергию, он улыбался, сверкая золотым
зубом, который удивительным образом перекликался с блеском значка
на лацкане пиджака.
– Привет, дорогой, – он крепко пожал
мою руку и уверенно подтолкнул к одному из стульев. – Клара
Викентьевна, прошу.
Кабинет Краюхина был точь-в-точь как
мой. Только дипломов, кубков и вымпелов было гораздо больше. А еще
под стеклом в шкафу я заметил фотографию в рамочке. На фоне здания
с табличкой в арабской вязи стоит парень в хэбэ, то есть полевой
форме, и шляпе-афганке. Вряд ли сам Краюхин, слишком большая
разница в возрасте. Сын? Похоже на то.
– Ну-с, – по-прежнему улыбался
Краюхин, сложив на столе вытянутые руки и переводя взгляд с меня на
Громыхину и обратно.