Я крепче прижалась лбом к тёплой, жёсткой груди Саги, а мысли волоклись, струились, утягивали в омут тошнотворно бесплодных размышлений: что здесь творится? не пора ли бежать? или умолять о продлении постельного режима?
Эмиль приходил к двум с красными – всегда красными – цветами. У него были бежевый, песочный, пепельно-серый, пастельно-сиреневый, пронзительно белый костюмы, на шестой день он снова явился в бежевом, а на седьмой – в песочном.
Если Валентайн слушал, то Эмиль, нахлобучив на меня медно-кристаллическую бандуру и уперев в лицо восхищённый взгляд, рассказывал забавные случаи из практики своей и друзей, об их достижениях, университетских профессорах, поделился недавними открытиями в целительстве, многозначительно повздыхал о нехватке женских рук в его доме. В отличие от Валентайна, перепробовавшего все семнадцать сортов варенья, Эмиль ел только яблочное и клубничное. И, с видимой неохотой освободив меня от целебного аппарата, уходил к другим пациентам.
Следующие пару часов я сидела в перенесённом на кухню кресле. Саги готовил ужин, слушал мои пересказы и делился подслушанными в городе новостями. Кажется, исчезновения людей примирили его с визитами странных ухажёров. Покусывая мизинец, я любовалась отточенными, словно боевая техника, движениями, и страхи и сомнения перебивала мысль: «Хорош, как же Саги безумно хорош… Почему этот миг не может длиться вечно?»
Кач-кач.
Вечером с полевыми цветами приходил просто одетый Базен.
«У такой красавицы должно быть много поклонников… У такой милой девушки должно быть много друзей… Ваша мама, наверное, тоже была красавицей. Вы в неё, да?» – улыбался Базен, покручивая чайную ложку, и снова и снова ненавязчиво в разной формулировке выспрашивал о прошлом, будто ловил на вранье. Может, так и было. От его насмешливого взгляда становилось зябко, и мурашки ползли по спине. Вероятно, стражники сказали Базену, что я выезжала из Холенхайма в ночь смерти Жаме, возможно, он подозревал, что мертвецы были свежее, чем казались. Но почему-то молчал.
Кач-кач.
Базен беззлобно высмеивал рассказы о моём университете, иногда вставлял житейские байки, но было, было между нами отчуждение. И вокруг дома Саги встречал слишком много стражников. Базен караулил меня, как подозреваемую, или, обидевшись на отказ за него выйти, всё же пытался защитить от неведомой угрозы? Теперь его предложение казалось сном, а тёплая улыбка холодила. Кач-кач.