— Сколько ему было лет, когда вы заметили это за ним?
— Лет шесть или семь.
— Вспомните, леди Тайолас, все же — шесть или семь?
Посетительница нахмурилась, ее голос впервые зазвучал нетерпеливо:
— Это важно?
— Да, это очень важно.
Леди Тайолас подумала немного, затем ответила прежним ровным тоном:
— Семь лет. Я вспомнила это совершенно точно.
— Вспомните также, произошло ли что-либо необычное накануне? Или незадолго до того, самого первого раза, когда вы заметили его в странном состоянии?
Леди Тайолас задумалась, она долго молчала, потом отрицательно покачала головой.
— А когда его болезнь… пока я буду называть его состояние так… стала явной, что случилось до этого? За день, за неделю?
— Накануне был его день рождения, Саймон лег спать усталый, радостный и счастливый. Когда его уложили в постель, я ненадолго зашла к нему. Он засыпал, но все говорил о подарках, о фейерверке, танцах, угощениях. У него слипались глаза, но он все повторял: "Какой чудесный праздник", — и утром хотел идти на наш пруд запустить подаренный парусник, и спрашивал, подадут ли к завтраку остатки торта — торт выпекли огромный, двухъярусный, с фигурками и цветами. А утром… он уже был такой… такой…
— Успокойтесь, леди Тайолас. Хотите чаю?
Сезарина позвонила и велела принести чай и печенье. Привычный ритуал чаепития, душистый пар над чашками и крепкий чай — все успокаивало обыденностью. Горячая заварка в маленьком чайничке, звяканье чашек о блюдца, ложечка в серебряной сахарнице… Привычный ежедневный круг, куда попадаешь при каждом чаепитии, и он дает надежду, что и вся жизнь тоже войдет в привычный круг, и будет все то же, что и прежде, и все повторится, и вновь пойдет по кругу, и снова и снова будет все тоже.
Когда они в молчании (прерываемом только мимолетными замечаниями "подлить ли еще?", "я сама, не беспокойтесь") выпили по чашке чаю, Сезарина спросила:
— Ваш сын ведь не всегда в такой состоянии?
— Нет, но все чаще. Теперь это случается два-три раза в неделю.
— А в промежутках между приступами болезни? Он ведет себя как обычно? И он что-то помнит о своем состоянии?
— Саймон ничего не помнит. А когда болезнь его отпускает, он… Сначала вел себя как прежде — жизнерадостный ребенок, в меру баловной, очень любознательный. Но чем дальше, тем хуже все становится. По утрам он вялый, не хочет вставать с постели. Гувернантка ничего не может с ним поделать. Не бегает, не выходит гулять, только жалуется, что устал.