Но вот пустошь закончилась – прям из трав заброшенный тракт появился, и вел он в сторону покосившихся домиков, дерево почернело от времени, мхом стены поросли, а все же в развалюхах этих видны были огоньки в окнах – будто кто свечи жег. Страшно стало мальчишкам, но все равно ступили они с тракта на мостовую, мощеную булыжниками. Ворон в этот мир в собаку обратился – тощую, облезлую, с синими остекленевшими глазами. Повела собака дальше детей – по узкой улице, ведущей вглубь призрачного городка. Показалось мальчишкам, что в склеп они попали – так же холодно и дышать тяжело, тленом несет, запустением, но молча шли, не жаловались.
- Главное, не оглядывайтесь, - послышался голос Ганса. – Обернетесь если – домой уже не попадем. Как услышим скрип кибитки и ржание лошади – пришли, значит.
В этот миг горький запах осенних костров понесся над мостовыми, хотя рано было еще листья жечь. И колеса по камням затарахтели, лошадь всхрапнула. Замерли мальчишки – и издали, если увидел бы кто их, показались бы просто тенями, что деревья отбрасывают в лунную ночь.
Но не было никого в призрачном городе – только дух-проводник из пса вдруг в сову превратился и улетел прочь, словно выполнил то, что долен был. А из-за угла, скрипя, выехала кибитка с фонарем, сделанным из выдолбленной тыквы - такие по осени люди делают, чтобы злых духов от домов отгонять. Но не было на козлах возницы, сама лошадь ехала…
- Вот и дождались, - сказал Ганс, и что-то зловещее, нехорошее появилось в его лице.
Улыбнулся сын мельника детям, и луна высветила белый череп с черными провалами, заполненными тьмой. Захохотал Ганс громко, ростом стал выше, по плечам черная ткань заструилась – будто из воздуха появился плащ.
И на мостовую упала широкополая шляпа с высокой тульей.
Правду говорят, что нельзя в зеркала глядеть в лунные ночи – заберут призраки, уведут дорогами искривленных отражений…