Я верно угадала. Мы вошли в тот самый длинный барак. Меня подвели к вальяжному господину, вроде бы не пожилому, но непомерно обрюзгшему. Судя по всему — хозяину дома и не только... Две обнажённые рабыни с усердием массировали его толстые икры, а он блаженно подрёмывал, откинувшись на спинку широкого ложа. Мой «дедуля» наклонился к хозяйскому уху и шепнул несколько слов, настолько тихо, что, как я не вслушивалась, ничего не разобрала. Хозяин же приоткрыл глаза. Чуть приподнялся. Махнул рукой, и рабыни убежали. Окинув меня глазами, он отвернулся, и отрыгнул в плевательницу. Представляться не пожелал, да и я как-то не особо интересовалась его именем.
Казалось, очень скоро он про меня и вовсе позабыл, снова погрузившись в дрёму. Переминаясь с ноги на ногу, не зная чем себя занять, я брезгливо отвернулась, и наверно зря: от увиденного в дальнем конце барака, мне только больше опротивело. Там происходила настоящая оргия, большинство участников которой уже были беспробудно пьяны и просто копошились на полу, и только рабыни, в чём мать родила, с вином и яствами на подносах осторожно сновали между ними. Иногда, завидев проходящую мимо девушку, кто-то из пробудившихся участников отвратительного пиршества грабастал её в охапку, смеющуюся и не особо стремящуюся вырваться, валил в общую кучу на пол, и совершал непотребство.
Наконец-то обрюзгший господин вспомнил обо мне. Сделал глоток вина из поданной рабыней серебряной чаши, повернул в мою сторону голову и похотливо усмехнулся.
— Хороша, тварюка, но таких денег, что за неё сулят, всё-равно не стоит! — произнёс он, словно раздев меня глазами и облапав. — На кой ляд ему именно она? Я для него бы, как обычно, куда лучших белёсых девах подобрал... Отборных... Хотя у этой глаза какие-то особенные, не как у тех... Разве нет? Тебе это не кажется? — спросил у привёвшего меня дедули.
— Обычные у неё глаза... — озадачено развёл руками тот.
— Может, она чего умеет такого особенного, не как все? — снова воззрился он на меня. — А ну давай-ка покажи! Поработай губками! — ткнул между своих ног на то самое причинное место.
— А не пошёл бы ты своими губками туда сам, урод! — с моих уст неосознанно сорвалось ругательство. Про обещание себе: «быть покорной» — я напрочь позабыла. Увидела своё отражение в серебряном кубке и вздрогнула, оттого, как сверкнули зрачки и налились ненавистью, как постепенно краснея, наполняется огнём радужка глаз, будто высасывая пламя прямо из коптящего над головой факела.