— Так, что тут у нас? – Остановив лошадей, Эйдан загипнотизировал их болотными глазами и склонился над обмякшим телом возницы. – Размерчик не мой, но кое-что забрать можно. Куртку, например.
Обчистив карманы убитого и позаимствовав часть его вещей, Эйдан соскользнул на землю.
Вампиру предстояло вернуться домой и подготовиться к долгой вылазке «в люди». Теперь он жил не в землянке, – Ульрика сразу заявила, что не желает иметь ничего общего с вампиром, обитающим под землей – а в небольшом домике в чаще леса.
Роясь в сундуке, Эйдан старался не смотреть на оставленный на столе гребень и прочие милые прежде мелочи, напоминавшие о той, кого уже нет. Он долго колебался, но все же заглянул в ящик, где Ульрика хранила мелкие личные вещи, и забрал крем.
Вампир не знал, сколько он просидел на полу, бессмысленно глядя на пёстрый ворох вещей. Наконец, встрепенувшись, Эйдан поцеловал оставшиеся на гребне черные волосы и нашел в себе силы заняться насущными делами.
— Вроде бы, похож на человека, – задумчиво протянул вампир, закончив маскарад.
В такие моменты начинаешь жалеть, что не отражаешься в зеркале. Как же без него обходятся вампирши – но ведь обходятся же! «Главное – сноровка», — кажется, смеясь, говаривала Ульрика.
Эйдан еще раз проверил, не осталась ли кровь на губах и одежде, и налегке выпорхнул из разом опустевшего дома. Это люди обременяют себя вещами, вампиру они не нужны.
Он специально шёл кружным путем, чтобы ноги невзначай не вынесли к могиле Ульрики, шёл и смаковал детали плана мести.
Итак, охотников было трое, и ещё жрец. С кого же начать?
Жрец – это сложно. Он намного умнее, просто так не убьешь, а охотники ничего не стоят без своих серебряных стрел.
Чуткий слух издали уловил посторонние звуки.
Эйдан в недоумении остановился, прислушался: музыка, громкие голоса, застольные песни. Подойдя ближе, он понял, в деревне праздник.
Значит, они веселятся!
Он заскрежетал зубами, подавив желание убить каждого, кто сейчас пил, ел и танцевал.
— С чего ты решил, что они радуются убийству Ульрики? – попытался успокоить себя Эйдан. – Люди любят веселиться.
Звуки расстроенных инструментов деревенских музыкантов бередили саднящее чувство потери. Была минута, когда Эйдану даже захотелось, не таясь, выйти к людям и, обнажив клыки, громогласно объявить, что вампир. И пусть бы они растерзали его, пусть бы вырвали сердце, пробили тело десятками осиновых голов, сожгли бы на костре – не этого ли хотел Эйдан? Чего стоит их огонь по сравнению с его огнем, что стоит их боль по сравнению с его болью? Разве что-то может причинить больше страданий, чем воспоминания об утрате?