Всхлипнув, девушка-старушка зажмурилась и надкусила краешек.
Сердце отозвалось утробным стоном. Гвинсу пришлось накрыть руки Пиамы своими, чтобы не дать ей отшвырнуть прочь браккарийскую гнусь.
В старушечьем рту не хватало зубов, жевать Пиаме было трудно, но под тугой оболочкой оказалась мягкая желеобразная масса, и с ней дело пошло легче. Гвинс заставлял Пиаму подавлять рвотные спазмы, зажимая ей рот и нос всякий раз, когда она пыталась исторгнуть из себя съеденное…
Наконец, давясь и задыхаясь, она проглотила последний кусок — по сморщенному, как урюк, подбородку струился лиловый сок, похожий и не похожий на кровь. Гвинс вытер ладони о полы дохи, окликнул колдуна.
Бармур тут же открыл глаза, бросил взгляд на Пиаму, на Гвинса, покряхтывая поднялся на ноги.
Беглецы пустились в путь по заброшенным туннелям, где сотни лет не ступала нога человека — только грязные лапы вурдалаков, которые пили людские жизни и уродовали всё, к чему прикасались. Или даже они не забирались так далеко?
Гвинсу показалось, что Пиама уснула. Он старался ступать тише, чтобы не разбудить её.
Факел погас. Мгновение абсолютной тьмы — и над головой мага воспарил бледный светлячок. Впереди была глухая стена.
— Проклятье, старый хрыч! — не сдержался Гвинс. — Ты завёл нас в ловушку!..