Наконец, меня вывели на круглую мощеную площадь по широкому проходу среди огромного скопления людей. Наверно сегодня на площадь, где обычно проходили городские праздники и различного рода торжественные мероприятия, стянулись все жители города вместе с населением окрестных деревень. Яблоку было упасть негде.
Прямо в центре на помосте возвышалась замечательная новенькая виселица. Она приятно пахла свежим деревом, а помост оказался достаточно высоким и напоминал сцену. Как раз то, что нужно для моего финального выступления.
Палач в балахоне из грубой ткани переминался с ноги на ногу, видимо, соскучился по любимой работе, и ему не терпелось к ней приступить. Его лицо скрывала плотная маска, но я отчетливо разглядела аккуратную бородку и красный шелковый шейный платок (палач у нас модник?).
На главном балконе уже восседал дядюшка в широком кресле с золотыми подлокотниками, обитом алым бархатом. За ним рядами по трое на высоких стульях расположилась компания особо приближенных. Уж не знаю, кто они такие, но рожи у всех нахальные и беспринципные.
Далее сидели министры тиольской национальности в праздничных камзолах с орденами, которыми их успел наградить Скионт (интересно, за какие такие заслуги?). А по левую руку в кресле чуть более скромном, чем дядюшкино, глупо улыбалась очередная смазливая фаворитка, которая ему во внучки годится.
Пока я разглядывала балкон, ко мне на помост не без усилий поднялся щупленький дедок со свернутым пергаментом в руке. Судя по объему последнего, список моих прегрешений столь велик, что мальчики-писари старательно переписывали их, вероятно, всю ночь напролет, чтобы успеть к назначенной утренней чашке.
Дедок, он же прокурор, смерил меня неприязненным взглядом, откашлялся и, дождавшись тишины, наконец, громко огласил:
- Граждане Ростона! Сегодня мы собрались в столь раннюю чашку, чтобы свершить правосудие. Перед вами та, кто посягнул на святое, кто оскорбил наши чувства и память. Мы все скорбим о великой потере, что постигла нас не так давно. Еще не затянулись наши раны. Но вот уже появляются те, кто смеет издеваться над тем, что нам дорого и свято. Итак.
Старичок развернул пергамент, конец которого упал ему под ноги, снова прочистил горло