Недовольство других некромантов крылось в даре нашего клана. Каждая из правящих семей обладала уникальной силой, которую они могли направить как во благо, так и во зло. При этом, если случались политические браки между представителями разных кланов, то ребенок получал дар от того родителя, с кем совпадает по половым признакам. Если ребенок – мальчик, то дар переходил от отца, если девочка, то, соответственно, от матери.
Так вот, касаемо даров семей. Одни могли оживлять вампиров и управлять ими. У некоторых даже хватало сил на то, чтобы справиться с высшими клыкастыми. Другие могли создавать особо токсичных упырей, идеально показывающих себя в боях.
Энергия смерти по-разному награждала своих детей. Но дар моей семьи отличался от других, за что его ненавидели и уважали. Нам завидовали. Семья Мериах могла воскрешать нежить, возвращая частичку души умершего, тем самым сохраняя целостность его личности. Для мира мёртвых такой дар был враждебен, так как находился ближе всего к настоящей жизни. Но, в то же время, он был крайне полезен в выведывании секретов у тех, кому они больше не нужны. Благодаря кусочку души, возвращенной в мертвое тело, нежить чувствовала себя «живой» и, в благодарность, охотно делилась всем, что интересовало воскресителя. Именно поэтому другим семьям приходилось мириться с нами.
Возвращение из-за грани Огонька очень быстро получило огласку – шпионы были везде и у всех. К слову, немёртвые считали кощунственным такое использование «проклятого» дара.
– Воскрешать зверье для забавы – это неправильно! Дар должен быть направлен по назначению, а не для веселья!
Септис, один из кланов, входящих в состав совета, как всегда кричали громче всех. Другие же представители «некромантской» аристократии просто закрыли глаза на маленькую вольность моего отца. В конце концов, это дар нашей семьи и использовать его мы могли так, как хотели сами. И так приходилось поступаться многими принципами, чтобы угодить правящему клану и заслужить право на существование.
Некогда гордый и красивый скакун сейчас был лишь тенью себя былого, но мощные кости всё так же твёрдо стояли на земле, как и во времена его жизни; горящие синим пламенем глаза с недоверием и опаской смотрели на юного господина. Когда я приблизился, Огонёк заржал и неловко попятился назад. Но, спустя несколько мгновений, конь склонил голову к протянутой детской руке. В глазах маленького графа было что-то такое, что смогло успокоить неживого.