Наконец Грегори отстранился и, тяжело дыша, посмотрел на неё.
— Когда мы вернёмся в Бро, дядя устроит пир в честь моей победы — и в честь моего вступления в пору зрелости. Но сегодня мне исполняется восемнадцать, и сегодня только наш день. Прикажи принести вина, Милдрет. Прикажи зарезать овцу. И пусть никто не беспокоит нас. Сегодня мы будем только вдвоём.
Милдрет судорожно кивнула, но не шевельнулась, всё ещё чувствуя, как Грегори обтекает её со всех сторон. Внизу живота пульсировало такое желание, какого она не испытывала ещё никогда.
— Я допишу письма, — закончил Грегори чуть охрипшим голосом, — и буду ждать. Иди.
Грегори было страшно. Не от победы и не от того, что ждало его в замке — он не боялся ни смерти, ни плена, ни дяди и его интриг.
Ему было страшно при мысли о том, что произойдёт через несколько минут, когда он коснётся Милдрет. Он просто не мог представить, как это должно произойти.
Столько раз он дотрагивался до Милдрет, видел её без одежды — но всё это было не то. Он хотел, чтобы Милдрет стала полностью его. Но Милдрет была пленницей, не имевшей статуса в его землях. И хотя самому ему было всё равно — это ломало всё. Он не мог позволить себе взять её, ничего не обещая дать взамен. А обещать ей брака он не мог.
Несмотря на это Грегори не переставал мечтать о том, что однажды между ними произойдёт. Он давно решил для себя, что, первой, с кем он проведёт ночь, станет Милдрет. Но Грегори сам ещё до конца не понимал, что за «ночь» он собирается провести, и что должен делать наедине с Милдрет под пологом темноты.
Та вернулась, как и было приказано, с бочонком вина и, поставив его на землю, шмыгнула за полог — чтобы тут же на пару с другим слугой внести внутрь ещё и вертел с бараном. Так много не требовалось на двоих, да и Грегори не хотел есть. Отпустив слугу, он разлил по дорожным чаркам вино и протянул один кубок Милдрет. Та приняла напиток и, благодарно кивнув, прикрыла на секунду глаза, полные нездорового блеска. Милдрет знала, — понял Грегори. Милдрет как всегда всё о нём знала.
Грегори разозлился было на собственную нерешительность, но сделать ничего не успел, потому что Милдрет спросила:
— Я справилась?
Грегори судорожно кивнул.
— Ты принесла мне победу, — произнёс он и понял, что голос всё ещё хрипит. — Ты самое дорогое, что у меня есть, Милдрет.