Жалость это - или нечто другое, прикрытое жалостью, пусть. Я не могу вот так взять и бросить его.
Ладонь легла на его лоб. Ледяной. Кожа влажная, как будто трогаешь мрамор, облитый водой. Бешено бьётся пульс – гораздо сильнее, чем можно было бы подумать, найдя кого-то в таком плачевном состоянии.
Глаза – как серый поминальный шёлк - фокусируются на моём лице и расширяются. Казалось, снова будет кричать, но некромант вдруг расслабился.
- Холодно, - почти удивлённо выдохнул он.
Чем я могу помочь существу, с которым происходит нечто непонятное, недоступное с высоты моего жизненного опыта? Возможно, он видит мир мёртвых? Возможно, ходит там, по пепелищу, где мне не бывать, и знает то, что мне недоступно? Может, существование по эту сторону иссушивает его в такие моменты, травит, как яд? Хотя наверняка тут ещё примешан этот вездесущий запах спор, рассеиваемых мёртвым лесом. Вот такая, кстати, странная игра слов – живой лес – и притом мёртвый.
Некрогеры, что с них взять. Бросили гордость своего народа мучиться в одиночестве.
Чем я могу ему помочь?
Разве что толикой душевного тепла...
Он вдруг осел у меня под рукой, осел на камень - голова опустилась, плечи расслабились, руки безвольно улеглись там, где только что царапали камень. Я думала – перестал сопротивляться, смирился с моим соседством, с тем, что я не уйду… но он просто потерял сознание.
Вначале меня накрыло волной ужаса – мёртв. Умер, сдох, как собака, у которой нет хозяина, как никому не нужный, старый, шелудивый пёс. Но под рукой бился пульс, а грудь под холщовой рубахой поднялась от дыхания, и ужас постепенно сменился облегчением.
Я прикоснулась к его груди – пальцы неприятно кольнуло грубой тканью. Стоит мне надеть что-нибудь подобное, как кожа быстро покроется красными потёртостями, но то я, изнеженная чужачка, не ведающая лишений, которые делают некрогеров сильными. А то он – который может умереть – и никому не будет до этого никакого дела, ведь некромант пытался стать сильнее. На этом пути только два конца – или умрёт или поднимется вдвое сильней прежнего.
Мне, хабирше, не понять.
Но зато совершено понятно другое – нельзя без вреда здоровью валяться столько времени на стылом камне, даже существу, так близко ведающему смерть. А может, особенно ему.
Я поднялась и огляделась. Круг станей и големов всё так же окружал нас, так же покачивался и скрипел, но теперь вовсе не казался угрожающим. Куда опасней холод камней под ногами, даже сквозь плотную ткань платья леденящий.