- Зачем ты здесь? - хотела спросить она, но не успела. Потому что Магнус ее поцеловал...
Глубоко. Жадно. Требовательно. Так словно не ласкал, а наказывал беглую жену за долгие дни и ночи, прошедшие без нее. Его губы были горячими. И сам он был горячим словно пламя ада, и таким же безжалостным. И все же испепеляя, Магнус возрождал.
И как всякое рождение оно было истинной мукой. По крайней мере сначала, когда испуганная мужским напором Надюшка вздумала сопротивляться. Она кусалась, царапалась, старалась вырваться, оттолкнуть, хотела даже позвать на помощь, но не смогла вымолвить и слова. Не хватило воздуха, выпитого страстными прикосновениями... А Магнус... Он просто не заметил этих жалких попыток.
Навалился сверху, распластав Надюшку по постели, разорвал драгоценный шелк ее ночных одежд... И целовал, целовал... Словно печати ставил. Сначала только в губы, потом шею, а после проложил клеймящую дорожку вниз до ключицы.
Прервавшись на секунду, Доу зажал в одной ручище обе женские ладошки и рыкнул нечто недовольное, склонившись к ее груди.
- Ах ты гад! - сразу же поняла его Надя и от возмущения даже сопротивляться перестала. - Сиськи мои тебя не устраивают? Маленькие? И стали еще меньше, после того как я похудела? Не соответствую местным стандартам красоты? Вот и замечательно! Вали к своей восьмипудовой Одетте. У нее вымя как у коровы! Козел! Предатель! Иуда алеенский!
- Дура, - хрипло засмеялся на это Магнус и припал к нежному розовому соску, венчающему и правда небольшую зато крепкую великолепной формы грудь.
- Пусти, кому говорю! - повторила Надюшка уже не так уверенно, не зная чего ей больше хочется: пнуть побольнее наглого Доу или прижаться к нему покрепче. А он более не отвлекался на всякие глупости вроде разговоров, напоминая дорвавшегося до воды путника, который едва не умер от жажды. Видно не забыл гад, реакцию жены на подобные ласки.
Но этого ему оказалось мало, а потому, покрепче прижав к себе всхлипывающую и постанывающую Надю, Магнус легко коснулся ее плеч, погладил яркие отметины на ключицах, чуть задержал руку на талии и, наконец, скользнул тяжелой горячей ладонью по животу, спускаясь к разгоряченному лону, покружил там, а после проник внутрь двумя пальцами.
Замер, наслаждаясь влажной шелковой теснотой, а после, безошибочно найдя то самое чувствительное место, прикосновение к которому приносит яркое словно вспышка на Солнце удовольствие, стал двигаться, имитируя вечные как мир движения. И не успокоился, пока на Надюшку не обрушился оргазм, не уступающий летнему урагану в своей силе и ярости.