Потому и не трогают моих деточек – болотниц зеленокосых, потому и подкармливают их, чтобы они сами кого не заманили. Навки-русалки те далече отходить могут, в речке плещутся, что за холмом течет, по полям бегают, но и они без моего на то позволения живых не трогают.
А живые за то дань платят.
Вот, поглядите-ка, дочери мои, идет к нам дева в красном сарафане, с косою огненной. В косе вьется лента зеленая, в глазах девы – страх и хмель, видать, опоили чем-то красавицу, чтобы не сбежала никуда.
Идет она к болоту, в мои объятия, идет и плачет, и смеется, и песню поет – и звенит голосок ее колокольчиком, и тянутся синие руки деточек моих к деве ясноглазой. Чую я – сладкая кровь течет в ней, с привкусом ягодных рассветов. Чую – надолго насытиться смогу.
Не зря болото все стороной обходят. Не зря. А теперь, когда дева мертвая будет здесь песни распевать, и вовсе дорогу забудут.