Внутри, в большой комнате, куда его проводили, было светло, солнечно и, почему-то пахло свежей древесиной, хотя дому, на вид, уже не один десяток лет исполнился. А так в остальном обычная сельская изба: деревянные полы, стены и потолок, скамья и пара табуретов, на столе глиняный жбан стоит, прикрытый полотенцем. Всё как у всех. Вот только … то, что он поначалу принял за вход в другую комнату, оказалось зеркалом. Большим, ростовым и настолько ясно отражающим, что сомнений не возникало: это не новодел, а одна из вещей Наследия.
- Ну что, давай знакомиться. Меня зовут Юниколь. Можно Юна, - и она протянула ему для приветствия обе руки сразу.
- Эрик Айда, - невозможно было не ответить на этот жест дружелюбия тем же, но как только их руки соприкоснулись, взгляд ведьмочки замер, вглядываясь в глубины неведомого. Ненадолго. На одно бесконечное мгновенье. А потом она его отпустила.
- Значит ещё и Айда′, - она улыбнулась и от этого к комнате словно бы посветлело. Но Эрик упрямо нахмурился и поправил:
- Не Айда′, а А′йда.
- Замечательно, - она улыбнулась ещё радостней и захлопала в ладоши. – Ещё и упрямый. От этого ты и страдаешь, - сделала она неожиданный вывод.
- Ошибаешься. Страдаю я не от этого, а от излишней болтливости, - разговор пошёл как-то не так, не правильно, сумбурно, но как его выправить Эрик не представлял.
- И ты, как и многие другие до тебя решил, что на тебе лежит проклятие, - она продолжала улыбаться так, словно бы видела что-то действительно для себя забавное, но Эрик и не думал обижаться. Наконец-то нашёлся человек, который вроде бы понимает, что же это такое с его жизнью происходит, и это было замечательно.
- Тогда может, сразу расскажешь, в чём моя проблема?
- Ну нет, - она встряхнула своими куцыми косичками, - так не по правилам. Давай я сейчас соберу на стол чего, и ты поведаешь, как дошёл до жизни такой.
До этой встречи Эрику не приходилось обращаться к ведьмам и представлял он себе это всё как-то не так. Наверное, как приём у лекаря. Но посиделки получились почти дружескими, и сначала, пока они в четыре руки готовили нехитрое угощение, затем пока хором поедали его, Эрик выбалтывал подробности своей истории.
- Не помню, когда это началось. Наверное, я всегда таким был. Только в детстве, особенно раннем, моя словесная несдержанность сходила за милую детскую непосредственность, и ничего мне за это не было. Проблемы начались, когда я ещё даже не достиг подросткового возраста. Ну сама посуди, редко какой парень удержится от того, чтобы надавать тебе по шее, когда ему сообщаешь, что его девчонка вертит юбками ещё перед тремя конкурентами. А это ещё не самые неприятные сведения, которые мне доводилось сообщать. Почему-то обычно именно на всякие гадости и срабатывало моё странное везенье: как узнавать их, так и выбалтывать. И удержать в себе не получалось, как я не прикусывал язык, хотя на самом деле я не болтун. Просто в какой-то момент меня словно бы начинает распирать изнутри, логическое мышление (в плане соображения о возможных последствиях) совершенно отключается, и я начинаю говорить. К шестнадцати годам я настолько испортил отношения с близкими, что удрал из дома. Дальше жизнь шла ни шатко, ни валко, перебивался случайными заработками, очень часто менял место жительства и может, именно потому, бывал бит не слишком часто. До тех пор, пока не решил взяться за ум и осесть на одном месте, - он откусил от свежей булки, и задумался, стоит ли описывать в подробностях все свалившиеся на него неприятности, а потом махнул рукой и решил ничего не утаивать, раз уж сам решил обратиться за помощью. Вплоть до той последнего случая, когда пришлось с помятыми рёбрами улепётывать из Авасты.