Про себя же амир подумал, что, возможно, почтенный Селим ибн-Садик, да покоится он с миром, был полностью прав в своем оскорблении амира Саифа, и сходство с дедом у бин-амиры Адили вовсе не является недостатком. Однако же счел неприличным так сильно принижать своего отца – и потому мудро умолчал о сей мысли.
– Упрямство, о драгоценный мой отец, можно возвести в достоинство, – ответил уязвленный и разгневанный Шаир ибн-Хаким, – если оно уберегает от ошибок, от которых не в силах уберечь мудрость, подобная твоей. Бин-амира Адиля недостойна ясминского престола.
Тут амир Хаким воздел руки к потолку, будто кто-нибудь, кроме голубей, там, над крышею Золотого дворца, мог услышать его стенания, и изрек:
– Твой досточтимый прапрадед Устад был прозван «Мастером», поскольку был великим строителем, возведшим множество прекрасных дворцов и храмов по всей стране, твой прадед Асад получил свое имя «Лев» не только за роскошные локоны – он был отважен и смел, твой дед Саиф назывался «Мечом» – и при нем Ясминский амират прирос новыми землями. Я, отец твой, с гордостью ношу имя «Мудрый» – и каждый день обращаю разум на благо государства. Ты, о мой строптивый сын, зовешься «Поэт», и красноречие твое известно по всем амиратам. Но, ради всего святого, найди ему толковое и достойное правителя применение, вместо того, чтобы перечить родному отцу и ставить порывы и заблуждения своего молодого сердца выше блага страны. Их место – в твоих бейтах, а не в государственных делах. Не следует ибн-амиру путать себя с героем романтических сказаний, кои считают наследственную ненависть делом доблестным и достойным. Так как дело рассказчика – призвать слушателя и не дать ему уйти, потому идут в ход и кровавые сечи, и бездумные поступки, от которых всем сочиненным этим краснобаем навям делается лишь тяжелее. А дело правителя – раздумывать над своими действиями, не допускать лишней розни и делать жизнь живых подданных легче!
После этих слов амир Хаким, утомленный сыновьим упрямством не меньше вола, принужденного крутить мельничное колесо, под которое насыпали камни вместо зерна, рассудил, что молодого Шаира следует оставить в одиночестве – и запертым в его покоях – чтобы тот имел возможность остыть головой и сердцем и еще раз взвешенно рассудить о своем поведении, ставящем под угрозу благополучие амирата. Хаким ибн-Саиф, как и Рахим ибн-Селим, не знал ровным счетом ничего о случившемся между ибн-амиром и бин-амирой. Возможно, если бы мудрые амиры были сразу поставлены в известность, они повели бы себя иначе – и ничего из дальнейшего вовсе не произошло бы. Но провидение, направляемое, как известно любому правоверному, непосредственно огненной волей Ата-Нара, распорядилось иначе.