Когда я оказалась на его руках в первый раз, не смогла подавить удивленного вскрика, чем обратила на себя внимание скора, до того вышагивавшего впереди и демонстрирующего нам свою напряженную спину. Смерив взглядом меня на руках у Мишеля, он медленно отвернулся и продолжил опасный спуск по то и дело выскальзывавшим из-под ног камням. Надвигалась ночь, по словам скора наша последняя ночь на Грозовой горе. Отсюда, практически у ее подножия были видны участки покрытые снегом. Нам же повезло оказаться там, где воздух охлаждался лишь с наступлением ночи.
Привал решили сделать в небольшой пещере видимо часто используемой местными пастухами или контрабандистами. Начитался дождь. Крупные редкие капли сменились густой пеленой, и я невольно порадовалась, что мы нашли укрытие, а не мокнем под открытым небом. Скор разжег костер и вытащил из своего мешка остатки зажаренной птицы, которую мы приготовили еще днем. Мишель из своей сумки извлек кусок хорошо прокопченной ветчины и хлеб, щедро выложив их на камень, служивший нам столом.
Мы поели и улеглись спать. Первое дежурство выпало Мишелю. Пожелав мужчинам доброй ночи, я примостилась в глубине пещеры, и не заметила, как стала засыпать, убаюкиваемая треском костра и шумом ливня.
Проснулась я внезапно от того, что было трудно дышать. Покрывшееся липким потом, ломаемое приступами боли тело, сотрясала дрожь:
– Карэн! – каким-то образом первым возле меня оказался скор. Быстро приподняв за плечи и позволив на себя облокотиться, он отдавал Мишелю быстрые распоряжения:
– Двухцветник! Нет, постойте, она не сможет глотать, у нее судороги.
– Она же его выпила на ночь! Немного… Она вся горит. Но вы говорили, что все будет хорошо! – прошипел Мишель.
– Я ошибся, - отрезал скор, перехватывая меня одной рукой, а другой, держа у моих губ флягу с отваром, - на каждого яд действует по-разному. Когда-то им пытали пленных магов. Это их не убивало, но боль была невыносима.
Стиснув зубы и сжав пальцы, я дрожала в руках скора, находясь в сознании и прекрасно осознавая, что со мной, но не в силах это прекратить. А еще меня пугала фраза «…им пытали пленных магов». Неужели на магов яд долака действует иначе, чем на обычных людей? И если Торн догадается о том, кто я такая… Что в нем возьмет вверх: человеческая ненависть к магам или преданность присяге принцу? Выдаст ли он меня, если поймет, кто я?