Белые лилии Альмирана - страница 3

Шрифт
Интервал




— О да… — донеслось до него. — Да… глухой и слепой… Конечно… И безмозглый…

Стон невольно вырвался из горла Мироша. Только не это! Только не голоса! Неужели с ним случится худшее — то, о чём садовники боятся говорить даже шёпотом…
— Ничего не вижу, ничего не слышу, — упрямо продолжал Мирош, проговаривая мантру садовника вслух — всё громче и громче, лишь бы заглушить голос… — Ничегоневижу! Ничегонеслышу! Ничегоневижуничегонеслышу… — и дальше — громко и отчётливо: — Ничего не вижу! Ничего не слышу!

"Как бы не услышала старая карга за дверью, — пронеслась мысль. — Если услышит, как он тут голосит, живо догадается, что это не просто так!"
Мантра имела одно слабое место — к ней вырабатывалась привычка. Иногда мантру рекомендовалось менять. Но момент смены — тоже приводил к повышенной уязвимости на какое-то время. В общем, это был порочный круг.

Мирош свою мантру не менял ещё ни разу. И привык к ней настолько, что нередко ловил себя на ней дома, на отдыхе и вообще — в самых неподходящих обстоятельствах. Она привычно крутилась в мыслях, и мозг к этому привык — научился думать "поверх" мантры или, может быть, под ней. Но сейчас надо было вытеснить все мысли, заглушить всё!
Однако Мирошем неумолимо овладевало оцепенение — он не мог поверить, что это происходит с ним, происходит на самом деле! Наверное, ему показалось… Он сам не заметил, как с привычной мантры перешёл именно на это слово, ухватившись за него, будто тонущий за проплывающее мимо бревно: — Показалось, показалось, показалось, — шептал он онемевшими губами. — Показалосьпоказалосьпоказалось…

А потом вдруг нервно хихикнул, услышав будто со стороны в своих словах фразу "пока, лось". Он как-то видел лосей в одном из фильмов о старой Земле, так что представил себе его вполне ясно, а рядом и себя, прощающимся с огромным лосём, как со старым приятелем.
Так и понеслось у него дальше, выбросив лишнее "за", за которое цеплялся язык: — Пока, лось, пока, лось, пока, лось.

"И рассудок тоже — прощай!" — ожил внутренний ехидный голос. Его пробуждение означало, что Мирош почти пришёл в себя — этого ехидного внутреннего комментатора он неизменно обнаруживал, когда начинал успокаиваться после сильной встряски.
Надо дышать медленно, глубоко и размеренно. Надо просто успокоиться, — подумал парень, пытаясь улыбнуться и даже посмеяться над своим испугом. Просто горячиловка, принятая на отдыхе, ещё не до конца выветрилась — только и всего!