Я была настолько взволнована, что каждое слово, произнесённое этим человеком, острыми толчками отдавалось в висках. Ещё немного, и совсем перестала бы понимать и слышать его голос. Перед глазами всё плыло, лишь лицо главаря застыло каким-то размытым цветным пятном. Теперь я уже не сомневалась, что когда-то судила этого человека, в руки которого отдала себя. Настойчиво пытаясь вспомнить, когда и где происходила наша предыдущая встреча, я перебирала в памяти всех опальных придворных и слуг. Увы! События прошлого переплетались и путались в моём разуме, как паутиной, окутанном незримым покрывалом всё усиливающегося страха, что мешал чёткости мыслей и крепче оков сковывал волю. И как бы мне не хотелось того признавать, но я спрашивала себя: «Только ли из-за невыразимого страха и, как его следствие, боязни перечить — я всецело отдаюсь на милость более сильного, или здесь сказывается ещё и то, что этот более сильный, более ловкий и возможно более жестокий, — ещё и красивый крепкий мужчина?»
Я — живая полубогиня, а также: Великая Госпожа Низовья, Ослепительное Сияние Севера, Владычица Зари и верховная Судья на подвластных Землях — безропотно, как безвольное изваяние, позволила какому-то полудикому разбойнику накинуть на свои запястья прочный кожаный шнур, несколько оборотов коего крепко стянули мне длани, глубоко врезавшись в кожу промеж золотых браслетов. Потом, словно самую обычную пленницу, меня повели на привязи в густые заросли, где, должно быть, и была скрыта разбойничья стоянка. Острые грани шнура нестерпимой болью раздирали мне кожу. И где там противиться иль упираться! Как могла, я спешила вперёд сама. Не попадая в такт быстрых и широких шагов главаря по вине своего длиннополого и узкого, до самых пят, калазириса, я бежала, семеня босыми ногами, стараясь разорвать коленями тонкую и прочную ткань. Думая лишь об одном: как бы не споткнуться и не упасть, либо, не дай великие боги, не отстать, иначе острые грани шнура впивались хваткой жестокого крокодила.
Я всегда и небезосновательно считалась хорошей бегуньей, будучи с детства достаточно выносливой, и с лёгкостью проходила испытание правителя, однако скоро до меня дошло, что под тяжестью боевого царского облачения и золотых украшений, да со сковывающим узким подолом калазириса, продержусь недолго. Сердце готово было выскочить из груди. Задыхаясь, я замедлила бег, и напрягшийся шнур тут же потянул меня вниз. Оказавшись на без того уже до крови сбитых коленях, я успела выставить перед собой связанные кисти рук, смягчив падение ничком. Высокие кожаные поножи ослабили удар, но от сильной боли я, наверное, плакала, тогда ещё стыдясь слёз, и как бы я ни пыталась это скрыть, только мои глаза выдали меня, лишь он обернулся. Маленькая толика жалости, вызванная немой мольбой пленницы, промелькнула на его лице; и, вернувшись, он наклонился надо мной и, потянув за узкий подол калазириса, разорвал его по шву.