— Отпусти меня… прошу. Прошу, отпусти, — напрасно стала умолять я главаря разбойников. — Отпусти меня во имя самой Прекрасноликой Исиды! Не навлекай на себя проклятья и гнева богов. Возьми же… забери всё, что у меня есть ценного! Только отпусти. Зачем такая, как я, нужна бродягам вроде вас? Если ты отпустишь меня…
— Молчи! И слушай, что я тебе сейчас буду говорить! — главарь, не вняв мольбам, оборвал мою речь на полуслове.
Наклонившись, он поднял упавший кинжал. Провёл пальцами по острому лезвию и, конечно же, порезался. Будто бы решив что-то относительно пленницы, разбойник сунул моё оружие за свой широкий пояс и вынул кусок бечёвки. Затем он быстро ухватил меня за руки чуть повыше локтей, сведя их вместе, и ловко опутал верёвкой, столь крепко и сильно, что я застонала от боли и досады, — ведь именно так связывают непокорных рабынь.
— Когда-то я тоже о чём-то похожем просил! — заговорил он. — Тебе стоило бы вспомнить! Я стоял перед тобой и твоим братом на коленях, а ты, такая гордая и надменная, восседала на золотом троне. А вот теперь ты сулишь мне золото и драгоценности. Готова отдать всё, что у тебя ещё осталось ценного, в обмен на свободу. Но даже так ты не оплатишь долг моей мести! Глупышка! Что стоят все твои дорогие побрякушки отдельно от тебя самой? От твоего клеймёного золота все будут пятиться, как от заразы, не беря его даже за бесценок. А сорви с тебя богатую одежду и отбери символы власти – и перед нами останется обычная голая девица, каких у нас перебывало немало. Хотя бы теперь-то тебе понятна настоящая ценность твоих украшений?! Ведь ты сама и то, что на тебе, — это одно целое. Разделять вас нельзя! Ибо тогда вы будете бесполезны, как лук без стрелы. Только вот такой я и смогу весьма выгодно продать тебя ливийцам, а они не устрашатся проклятья наших богов и не побоятся твоих царственных покровителей.
— С диадемой или без, в богатом или бедном облачении, даже в рабском ошейнике и парике — только я всегда останусь дочерью бога, а мои дети будут иметь законное право на престол! — несмотря на охвативший всё моё существо страх, гордо возразила я в порыве негодования. — Только чужеземцы не получат от меня таких прав! Я скорее умру, чем позволю ввергнуть себя в их руки!
— О, да ты дерзка и властолюбива! Как и все «большие люди», ты мнишь себя вправе судить и карать; ты считаешь, что вольна принимать решения, кичась своим божественным происхождением, даже не задумываясь, насколько верен и справедлив был твой суд. Только теперь мне безразлично твоё право власти от бога! Для меня ты — очередная добыча, за которую можно получить хорошую цену. Сейчас ты пойдёшь за мной на привязи, связанной, как обычная пленница. И горе тебе, если промедлишь! Я прикажу подгонять тебя вот этой вот палкой!